Опальный принц - [21]

5 часов

Кико шатался по комнате, прячась между кроватями и шкафом, и всякий раз, как Доми взглядывала на него, поспешно скрещивал ноги, чтобы скрыть предательское пятно. Доми играла с Кристиной, показывала ей автомобили, проносившиеся по проспекту, делала «шлеп-шлеп» по головке и только изредка спрашивала — исключительно для порядка:

— Что ты там делаешь, Кико?

— Ничего, — отвечал мальчик и передвигался по комнате, не разжимая ног, хотя штанишки больно терли ему кожу.

Хуан опять читал «Покорение Дальнего Запада», и все внимание Кико было теперь направлено на звуки, доносившиеся из-за дверей. Он трижды слышал, как звонил белый телефон, и трижды переводил дух, зная, что Мама будет говорить. Но он понимал, что час полдника близок, и понимал, что Маме хватит и десяти секунд, чтобы оценить ситуацию. Он постоял в уголке, обмахиваясь книгой, потом смирно посидел на краешке стола, но ничего не помогало, темное пятно, противное и позорное, как было, так и оставалось на штанишках. И когда Доми спрашивала: «Что ты там делаешь, Кико?», он вздрагивал и торопливо отвечал: «Ничего». Раз она спросила:

— В туалет тебе не надо, Кико?

И он ответил тускло и глухо, как жених Роситы Энкарнады:

— Нет.

Доми пожурила его:

— Нет, нет, а потом окажется, что да.

— Да нет же, Доми, — повторил Кико.

— Ну ладно, — сказала Доми, — сам смотри, но только, если описаешься, я отрежу тебе дудушку.

— Ага, — сказал Кико, прячась в углу между кроватью Маркоса и шкафом.

Но у Мамы был нюх собаки-ищейки; едва она вошла с полдником — хваля их за примерное поведение, — как тут же заметила притаившегося в углу Кико.

— Это мне что-то не нравится, — сказала она вполголоса и строго добавила: — Кико!

— Что?

— Иди сюда.

— Нет.

— Подойди сюда.

— Нет.

— Ты меня не слышишь?

— Нет.

— Какой непослушный ребенок! Подойди ко мне сию же минуту!

Кико продвинулся вперед на несколько сантиметров, сделав несколько прыжков, чтобы не разжимать ног, и крепко и вызывающе стиснул губы.

— Подошел, — сказал он.

— Ближе! — повелительно сказала Мама.

Кико подпрыгнул еще раз-другой. Хуан посмотрел на него и сказал:

— Наверняка описался. Точно.

— Быть не может, — сказала Доми. — Да он две минутки, как из туалета, верно, сынок?

— А я боюсь, что да, — рассерженно сказала Мама. — Кико, говорю тебе в последний раз!

Но поскольку Кико не спешил, Мама сама шагнула к нему, пощупала штанишки и трижды звонко шлепнула, повторяя: «Грязнуля, последний грязнуля, никаких денег не хватит тебе на штаны». Потом по привычке добавила: «О карманных деньгах и не мечтай» — и наконец раздраженно спросила у Доми, чего она смотрит, а Доми ответила: «Что я могу сделать, весь день держать его на горшке?», и тут Мама вспылила и сказала, что достаточно быть чуточку повнимательнее и что она платит Доми, чтобы та смотрела не только за Кристиной, но и за обоими малышами. Завязался оживленный спор, и Кико, воспользовавшись этим, ускользнул в коридор и бегом бросился на кухню. Витора вытирала губкой красную крышку плиты и при виде его спросила:

— Что случилось, Кико?

— Ничего.

Он прошел в гладильную и спрятался за занавеской, скрывавшей постель со шкафом. Витора шла за ним.

— Иди ко мне, Кико, — сказала она.

У Кико на лбу вздулась жила.

— Дерьмо, задница, какашки! — заорал он.

Витора подбоченилась, потом отдернула занавеску и наклонилась над ним:

— Ну вот, теперь ты и на Вито кричишь. Что сделала тебе бедная Вито?

Кико молчал. Витора добавила:

— Если Вито перестанет тебя любить, кому ты тогда будешь нужен? Разве Вито плохая? Ну, давай отвечай.

Кико молчал, плотно стиснув губы. Вито продолжала:

— Ты описался, да? Когда ты научишься ходить в уборную, как взрослый? Ну скажи, когда?

— Не знаю, — наконец ответил Кико, уныло потупившись.

Витора обтерла руки посудным полотенцем. Ее запястья никогда не распрямлялись, как у других. Открыв красный шкаф, она пошарила там, достала другие штанишки и села на низенький стульчик.

— Подойди ко мне, — сказала она.

Кико покорно приблизился. Она расстегнула бретельки.

— Мама нашлепала тебя, да?

— Да.

— По попке?

— Ага.

— Будешь еще писаться?

— Нет.

— Посмотрим.

Она вывела его на кухню и сказала:

— Жди здесь. Вито будет одеваться.

— Ты пойдешь гулять, Вито?

— Нет. Фемио поднимется сюда.

— А-а.

Он слушал, как она раздевается в гладильной, и вдруг крикнул:

— Вито!

— Что?

— Я отрежу себе дудушку.

Витора вылетела на кухню в комбинации, с вытаращенными от испуга глазами.

— Забудь об этом и не вспоминай никогда.

— Отрежу, — сказал Кико. — Отрежу папиным ножиком.

— Послушай меня, — сказала Вито. — Сделаешь это — сразу умрешь, так и знай.

Она вернулась в гладильную, но оставила дверь открытой. Время от времени она высовывалась и видела, что мальчик стоит неподвижно, спиной к ней, под неоновой лампой. Вошла Мама и протянула ему круглую булочку с куском ветчины внутри.

— Возьми, — сказала она ему, хмуря брови. Потом повернулась к полуоткрытой двери: — Витора, последите, чтобы он все съел.

— Не беспокойтесь, — ответила Витора.

Мама вышла. Кико куснул бутерброд. Когда Витора вернулась на кухню, с накрашенными губами и подсиненными веками, в своем выходном платье, Кико сказал: