Ленька, не понимая, к чему все это приведет, продолжал молчать, и это не понравилось членам бюро.
— Значит, ты не хочешь говорить? Не уважаешь своих товарищей…
— Говори, Ленька! — крикнул Бобров. — Расскажи, как было!
Захаров молчал. Комсорг еще раз призвал его к ответу. Захаров заговорил, но речь его была вся из недомолвок и представляла попытку уладить дело.
— Все ясно! — нахмурился комсорг Василенко. — У него и раньше дисциплина хромала. Взносы задерживал. А теперь игнорирует коллектив…
Многих ребят во время драки в классе не было. Андрей все видел, но выступать в защиту Лени не стал. Пожалуй, он и сам не смог бы объяснить, почему так поступает. Смутно сознавал, что, если заступится за Леню, Вовка Панов не даст ему прохода, будет задирать, подсмеиваться, может быть, и отколотит. Отколотит при Ларе… Одна мысль об этом бросала Андрея в жар.
— Кто за то, чтобы исключить Захарова из рядов ВЛКСМ? — спросил Василенко и начал подсчитывать голоса.
Руки подняли почти все. Вовка нагло посмотрел на Захарова.
— Большинство, — глухо сказал Василенко.
Захаров вздрогнул, умоляюще посмотрел по сторонам и, закрыв лицо руками, выбежал из класса.
— Неправильно! — громыхнул Валька Бобров. — Ленька хороший друг и товарищ. Во всем виноват Панов!
— А ты видел? — Панов вызывающе прищурился.
— Если бы видел, плохо бы тебе пришлось.
— Но, но, не грози, не испугались!
— Бобров, — тронул колокольчик Василенко, — дело ясное, люди проголосовали. Ты что, только что проснулся?
— Андрей, ты же рядом стоял. Скажи, кто драку затеял? — Валентин требовательно посмотрел на Курганова.
С ледяной усмешкой, злобно сузив глаза, смотрел на Андрея и Вовка.
— Не знаю, — вяло проговорил Андрей: — я пришел, когда они уже дрались.
— Но ты сам же мне говорил!
— Ничего я не говорил! Отстаньте от меня!
— Трус! — презрительно бросил Бобров и круто повернулся.
Ребята выходили из школы мрачные.
Андрей подошел к Боброву и взял его пол руку:
— Валька, ты меня не понят…
— Пусти! — Бобров грубо вырвался и скрылся в темноте.
В январе грянули морозы. Они подкрадывались постепенно, временами уступая первенство вихревым метеля, но в конце месяца утвердились наконец прочно. Воздух побелел, к вечеру солнце едва пробивалось сквозь сизую хмарь, было оно злое, и от его появления становилось еще холоднее.
Пруд опустел. Ребята отсиживались дома, Андрей чистил и смазывал малокалиберку: предстояли стрелковые соревнования. Ника, замотанный теплым шарфом, в ватной кацавейке, стучал зубами у себя в мастерской, заканчивая очередной этюд.
Каждый коротал зимние вечера по-своему. Игорь Копалкин читал. Петя Родин предпринимал отчаянные попытки утеплить сарайчик, где обитали его многочисленные питомцы — морские свинки, белые кролики, крючконосый филин. Валька Бобров усердно зубрил немецкие слова: не давался ему немецкий. Лара вечерами возилась с приемником, выжимая из ветхого «Си-235» все возможное. Чуть нахмурив тонкие брови, девушка упрямо искала нужную волну и, настроившись, замирала, наслаждаясь бессмертной музыкой Чайковского.
«Как прекрасно!» — говорила сама себе Лара.
Надя и Нина восторженно млели, глядя на задумавшуюся подругу, и негромко вторили ей, хотя Нина думала в этот момент о Леньке Захарове и о том, что нужно купить новые чулки, а Надя мучительно припоминала, что задали на дом по истории…
И только один Вовка Панов продолжал удивлять знакомых и незнакомых. Мороз не заставил его отказаться от прежних привычек. Вовка вставал затемно, делал зарядку, усиливая физкультурный комплекс добавочными упражнениями с гантелями, полуголый выскакивал во двор, растирался снегом и потом докрасна раздирал кожу мохнатым полотенцем.
…Андрей уже собирался спать, когда отец попросил его сбегать на станцию за папиросами. Иван Савельевич прихварывал — ныла старая рана. Курил он много и никогда не засыпал, не выкурив две-три папиросы.
Андрей оделся, вышел во двор.
— Шандиз!
Лохматый пес, махая заиндевевшим хвостом, радостно кинулся к нему.
— Пойдем, Шани! Догоняй!
Андрей выбежал за калитку. Шаловливо расставляя на бегу тяжелые лапы, собака в момент обогнала его и вдруг тревожно залаяла. На обочине в сугробе лежал человек. Андрей остановился, овчарка недоверчиво обнюхала лежащего.
— Шандиз! — тихо проговорил он.
— Вовка! — Андрей узнал Панова. — Что с тобой?
— Ничего особенного…
Панов попытался встать, опираясь на обломок лыжи, но тут же опрокинулся на спину, закусил губу, и лицо его, освещенное лунным светом, стало меловосизым.
— Ногу… подвернул…
— Черт возьми! И как тебя угораздило? Давай дойдем до аптеки, там посмотрят.
Панов приподнялся на локте:
— Тебя что, просили об этом?
Он медленно встал и, сдерживая боль, заковылял по тропинке, припадая на ушибленную ногу.
— Обопрись о плечо, будет легче идти.
— Обойдемся без вашей помощи.
Андрей разозлился:
— Я ж тебе помочь хочу! Ты что, с ума спятил?
Вовка невозмутимо пожал широкими плечами.
— Катись своей дорогой…
С большим трудом Андрей дотащил Вовку до аптеки. Там ему вправили вывихнутую ступню, и Андрей проводил его до дому.
— Ну, счастливо…
Прощай, — буркнул Вовка. — И вот что, Курганов: в школе об этом без звона…
