Онтология взрыва - [22]

Ошеломляющее совпадение теоретических результатов радикально нетрадиционной по форме квантовой механики с физической реальностью, в сущности, обеспечено довольно общими, немногочисленными и, на первый взгляд, малозначительными естественными ограничениями, накладываемыми на волновую функцию в уравнении Шредингера. В опытных математических руках разработчиков квантовомеханического проекта эти условия стали результатом правдоподобных экстраполяций, в конце концов оправданных реальностью. Причем, учитывая волновой характер уравнения Шредингера, можно догадаться, что столь результативные экстраполяции имели место как раз на границе между корпускулярной и континуумальной физическими рациональностями.

Стоп!

Среди требований, предъявляемых к волновой функции в уравнении Шредингера и состоящих из условий непрерывности, конечности и однозначности ее вместе со своими пространственными производными, есть и распространение этих условий на поверхности разрыва потенциальной функции. Геометрический рисунок этих условий совершенно эквивалентен рисунку молчаливо предполагаемой нами непрерывности, конечности и (при известных уточнениях) однозначности переходных образов на поверхности разрыва между корпускулярной и континуумальной рациональностями. То есть в окнах соответствий. То есть связь времен не распадается - или, точнее, она распадается не везде - на поверхностях разрыва эпох она становится тонкой, эксклюзивной и канализированной.

Жизненный мир квантуется не хуже любого другого - на эры, на эпохи, на поколения, на рациональности. Это и всегда было ясно, а в континуумальном мире становится его онтологической данностью. Квантование - это онтологический режим приключений Универсума вообще, и, как приключение, оно воспринимается скорее как вторичное свойство его в качестве континуума. На роль же внутреннего свойства No1 мира-континуума, свойства, ответственного за его метрическую организацию, может претендовать один-единственный универсальный образ. И этот образ должен быть геометрическим, потому что только неограниченная свобода геометрических образов способна вместе с обещанием их математической процедурной определенности нести ответственность за неограниченную сложность мира. Все это подходит к образу, обладающему даже как математическое понятие необычной для представляемой им строгой науки многоликостью и в силу того - необозримым эволюционным потенциалом в качестве очень физически значимой абстракции: это образ устойчивости.

Такая степень онтологического доверия к этому образу на первых порах чистой воды экстраполяция, нуждающаяся в последующем оправдании. Но сразу можно сказать, что а) процедура рационального соответствия его собственной среде обитания не предполагает проблем, б) он в качестве единственного внутреннего принципа, организующего структуру мира, представляет собой идеальный и неулучшаемый минимум.

Устойчивость - кажется, самый размытый из всех математических образов. Трудно найти образ, более подходящий для описания динамических систем (каковой, кстати, является и континуумальный мир) и в то же время обладающий такой понятийной свободой. Это - еще одно обстоятельство, настойчиво подталкивающее взвалить на него всю меру ответственности за метрические приключения континуума.

Слепящая по общематематическим меркам молодость этого образа как нельзя лучше сочетается с образом континуума, тоже, в общем-то, стоящего еще в начале своего пути.

А мы? Стоим ли мы в начале какого-то пути, начиная личную теоретическую жизнь в континуумальном мире? Похоже, что стоим настолько же, насколько стоит в начале взрослой жизни вчерашний ребенок, меняющий свои детские, полные романтизма и умилительного простодушия иллюзии на иллюзии взрослеющего, волею окружающего мира все более извлекаемого из-под обжитого патроната и помещаемого под свою собственную опеку человека. Мы не вызываем свое взросление, также, как, впрочем и саму свою жизнь: они приходят сами по себе. Но нам ничего не остается, как принять их и все, что они с собой несут. Поэтому нам приходится вместе со старыми иллюзиями, с благодарностью или без нее, освобождаться от защиты старых добрых и заботливых богов и самим становиться себе богами.

Сама витальная необходимость требует от нас создавать себе новый Логос, то есть личный, индивидуального пользования Логос, с которым мы могли бы нести личную ответственность за свой жизненный мир теперь, когда мы выходим из старого мира. Трудно надеяться на дальнейшую долгую защиту нас со стороны старых логоцентрических богов - просто потому, что они не приспособлены для нового, в данном случае, континуумального, а потому - децентрического мира, в котором нам предстоит жить. Что же касается того, что новый Логос должен все же быть хоть каким-то боком общим, то, конечно, кроме своей субъективности он должен быть и интерсубъективным, но уж в континуумальном-то мире, как мы выяснили, одно другому не мешает.

Реальность виртуальности

Мир, как и все внутри него, не становится внезапно другим, когда появляется новая онтологическая идея, задающая новый способ нашего мышления (которое, кстати, тоже - своего рода мир) и новое рациональное лицо мира. Нетрудно догадаться, что с точки зрения континуумальной онтологической идеи мир всегда был децентрическим и континуумальным. Но долгое время его успешно обслуживало (обслуживает, впрочем, и сейчас) корпускулярное мышление, простота и доступность которого обеспечивали на протяжении десятков веков рациональную ориентацию человека в мире с достаточной для выживания надежностью. Логоцентризм, заложивший образ объективного мира, был единственно, в общем-то, возможным рациональным основанием старого мышления. Ни при каких других условиях оно не приобрело бы такого положения "стабильной очевидности", как под патронатом вынесенного за пределы мира центрального Логоса.