Оноре де Бальзак - [19]

Все это ничуть не препятствовало госпоже де Берни с радостью видеть Жюли у себя в Вильпаризи наряду с другими своими отпрысками, вполне законными. Поговаривали, что теперь она состояла в связи с неким господином Манюэлем, снимавшим один из принадлежавших ей домов. Что не мешало соседям, в том числе Бальзакам, считать ее великосветской дамой, «госпожой» их городка. Оба семейства поддерживали любезные, почти дружеские отношения: бывали в гостях друг у друга, встречались на заседаниях благотворительных комитетов… Одетая, как и ее дочери, в белое в память о появлениях Марии-Антунетты в Трианоне, госпожа де Берни была обаятельна, непринужденна, умна. Ей было сорок пять, лицо ее светилось добротой, и, несмотря на маленький рост и полноту, она держалась весьма элегантно. К тому же не скрывала свой возраст, охотно сознавалась – бравируя этим и кокетничая – в том, что уже бабушка, и умела веселиться с юношеской живостью. Оноре удивляло, что эта крошечная женщина, всего на год моложе его матери, столь темпераментна. Приглядевшись к ней, приглашенной к ним в дом на крестины сына кухарки, он поделился с Лорой: «В целом мире только дети госпожи де Берни умеют по-настоящему смеяться, есть, спать и разговаривать, а их мать – женщина очень любезная, притягивает к себе».

Госпожа де Берни пожелала, чтобы Оноре давал уроки ее дочерям. Молодой человек безропотно согласился на роль воспитателя и очень скоро стал испытывать истинное наслаждение от посещения «дам с околицы». За занятиями следовали беседы – занимательные и поучительные. Отмечая усердие новоявленного преподавателя, госпожа де Берни стала подумывать о возможной его женитьбе на одной из своих дочерей – Жюли Кампи. Он казался ей не самой плохой партией, не слишком импозантную внешность компенсировали ум и насмешливость.

Но Бальзака на окраине Вильпаризи привлекали вовсе не барышни – с каждым днем его все больше волновала зрелая грация хозяйки дома. Он видел ее всегда в окружении детей, но странным образом их хорошенькие юные лица и глупая невинность лишь оттеняли исключительное очарование уже пожившей женщины, которая страдала, любила и которую этот опыт окутывал тайной более притягательной, чем непорочность. Она умела своими вопросами заставить его открыть душу: Оноре рассказывал ей о своих планах, отношениях с сестрой, матерью. Госпожа де Берни подтрунивала над его горячностью, умела успокоить, говорила с ним о литературе, обсуждала семейную жизнь, и скоро он уже не мог без нее обойтись. Увлекали ее рассказы о детстве во времена Людовика XVI, отрочестве, совпавшем с революцией, юности уже при Империи. Воспоминания этой все еще соблазнительной женщины казались ему во сто крат интереснее родительских. Ее голос, когда она поверяла их ему одному, баюкал, а иногда от этих звуков вдруг бросало в дрожь. Героиня «Лилии долины» госпожа де Морсоф будет произносить «ш» как госпожа де Берни, заставляя мужчин трепетать. Не знавший материнской нежности. Оноре был признателен женщине, обладавшей всеми качествами, коих недоставало Шарлотте-Лоре. Тот факт, что они почти ровесницы, не охлаждал, напротив, разжигал его пыл. Она лучше других знала, как заставить его забыть об огорчениях, унижениях, неудовлетворенности, к ней он чувствовал почти сыновнее почтение, но, будучи рядом, терял голову, словно любовник. Хотел раствориться в ее душе и обладать ее телом, прижаться к ней, как это делают дети, ища защиты и утешения, и обладать ею. Возможно ли это? Оноре день и ночь искал ответа и решил открыться. Она отвергла его, ссылаясь на возраст, общественное положение, мужа. Ни один из аргументов не убедил его, он не только не успокоился, но стал забрасывать письмами объект своих желаний. После смерти госпожи де Берни по ее распоряжению сын Александр сжег эти послания. Но черновики сохранились у Бальзака. Мольбы его становились все настойчивее: «Представьте, что далеко от Вас есть кто-то, чья душа обладает исключительным даром преодолевать расстояния, переноситься по воображаемым небесным путям, опьяненная, она кружит над Вами. Ему нравится участвовать в Вашей жизни, разделять Ваши чувства, то жалеть Вас, то желать, он любит Вас со всей искренностью, свойственной только молодости. Вы для него – больше чем друг, сестра, Вы почти мать, и даже больше… божество… И если я мечтаю о величии и славе, то лишь потому, что это приблизит меня к Вам, и если я начинаю нечто важное, то только во имя Вас. Не зная того, Вы покровительница. Наконец, представьте все, что может быть самого нежного, ласкового, огромного в человеческом сердце, и все это есть в моем, когда я думаю о Вас».

Любовь юноши двадцати двух лет, когда ей самой сорок пять, льстила госпоже де Берни, но она благоразумно решила сдерживаться и отказывалась принимать его наедине – только в присутствии детей. Надеялась, что многочисленное потомство – надежная защита от соблазна увлечься. Муж, потрепанный и раздраженный, думал иначе. Впрочем, не он удерживал ее, а боязнь раскаяться позже в глупости, у которой нет будущего. В Оноре же словно бес вселился, его послания волнуют, и, кажется, не устоять перед его напором: «Великий Боже, если бы я был женщиной, и мне было сорок пять, и я была бы все еще хороша, да я вел бы себя совсем не так, как Вы… Я бы отдался своим чувствам, стремясь обрести в них наслаждения, свойственные юности, свои невинные мечты, простоту и естественность, и все очарование, с ними связанное». Он сравнивает себя с Руссо в его непреодолимом стремлении к госпоже де Варанс, обладавшей материнской нежностью и пылкостью возлюбленной. Иногда представляет себя голодным перед витриной кондитерской.