Оноре де Бальзак - [17]

Девушка никак не могла смириться с отсутствием воздыхателей. Она пишет сестре, которой, по ее мнению, повезло с замужеством, о покойной и скучной жизни в родительском доме: «Мы не отличаемся безудержным весельем, но и не грустим особенно, мы настоящие буржуа и не впадаем в крайности: вечером – вист или бостон, иногда экарте, охота за комарами, каша… Остроумные выходки Оноре, а потом мы идем спать». Специально для Лоры брат дополняет картину: «Скажу тебе по секрету, что бедная матушка все больше становится похожа на бабушку и даже хуже. Я надеялся, что возраст, в котором она теперь, окажет на нее благотворное влияние и изменит ее характер, но ничего подобного… Вчера она жаловалась, как бабушка, вздыхала о старости, как бабушка, сердилась поочередно на Лоранс и Оноре, меняла взгляды с быстротой молнии… А преувеличения!.. Да, в мире нет второй такой семьи, как наша, я думаю, мы единственные в своем роде». В тесном старческом мирке Лоранс чахла на глазах, и это очень беспокоило брата, который в июле 1821 года делится с Лорой: «…Лоранс достойна кисти художника, у нее прекрасные руки, белоснежная кожа и восхитительная грудь». К тому же у нее живой ум и взгляд, от которого растаяла бы и бронзовая статуя. Короче, настоящее сокровище, надо немедленно выдать ее замуж.

Того же мнения придерживается и Бернар-Франсуа, он даже подобрал достойного кандидата. Это Арман-Дезире Мишо де Сен-Пьер де Монзэгль. Двойное «де» вдвойне заслуживает внимания. Семья предполагаемого жениха дворянской стала недавно, но по праву. Бернар-Франсуа хорошо знал отца молодого человека по работе в Королевском совете и позже в интендантском ведомстве. Схожесть их служебной деятельности кажется Бальзаку хорошим предзнаменованием. К тому же Арман-Дезире старше Лоранс на пятнадцать лет, а это гарантия прочности брака. Нельзя забывать и о том, что после непродолжительной военной службы он поступил на ответственную должность в управлении по взиманию городских пошлин в Париже. Уверенный, что ставит на хорошую лошадь, Бернар-Франсуа старался не обращать внимания на слухи, будто долгожданный зять весь в долгах, любит игорные и публичные дома. Напротив, полагал, что, достаточно погуляв, объект его намерений дозрел, чтобы стать смирным мужем, преданным жене, тапочкам и счету в банке.

Безусловно, ограниченность этого краснобая несколько раздражала Оноре, который прозвал его «героем из героев», «трубадуром» и потешался за его спиной над непоколебимой уверенностью будущего родственника в том, что ему нет равных на охоте, за бильярдом и в гостиных. Но Бернар-Франсуа отказывался прислушиваться к критике. А Лоранс, вовсе не влюбленная, тщеславно гордилась, что вскоре, как сестра, станет настоящей дамой со своими слугами, днями приемов, каретой и, быть может, детьми.

Дело продвигалось быстро, и 19 июля 1821 года отец пишет старшей дочери: «Сообщаю тебе, моя дорогая Лоретта, – вы с мужем получите еще официальное извещение, – что я устроил свадьбу твоей сестры… Будущие супруги встречаются уже месяц, они очень подходят друг другу, все необходимые шаги предприняты, семья жениха… согласна». Спустя три дня, 22 июля, был день рождения Бернара-Франсуа. Ему исполнилось семьдесят пять, семья собралась в Вильпаризи. Одновременно крестили сына Луизы Бруэт, кухарки, Монзэгль официально просил руки Лоры, и предложение было великодушно принято. Оноре, наблюдавший во время этой церемонии за женихом, делится с Лорой: «Он немного выше Сюрвиля, ни хорош, ни дурен лицом, у него нет верхних зубов…. В остальном он лучше, чем может быть, в качестве мужа, конечно».

Брачный контракт, проработанный господином Пассе, был подписан двенадцатого августа 1821 года и предполагал приданое в тридцать тысяч франков. В честь этого события в Вильпаризи был дан вечерний прием с тщательно подобранными закусками, винами и сладостями. Бернар-Франсуа встречал гостей, подмигивая глазом, – неловкий кучер заехал ему хлыстом и поцарапал роговицу. Эта неприятность отравила ему праздник и была тем более досадной, что он чрезвычайно ревностно оберегал свое здоровье и самочувствие. Через два дня после подписания контракта госпожа Бальзак посчитала разумным задать Арману-Дезире несколько вопросов личного порядка, после чего написала Лоре: «Он дал мне честное слово, и я ему верю, что он никогда не имел дела с проститутками и совершенно здоров, его никогда не лечили, он никогда не принимал лекарств и здоровье его превосходно. У него нет детей, которые могли бы в будущем явиться. Нога его никогда не ступала в игорный дом, и, будучи первым в Париже среди игроков в бильярд, никогда не играл на деньги».

Конечно, Монзэгль врет так же легко, как дышит, но госпожа Бальзак столь простодушна, что проглатывает все с довольной улыбкой. Оноре, напротив, настроен все более скептически. «Трубадур приходит и на обед, и на ужин и прилежно ухаживает, – делится он с Лорой. – Но, говоря откровенно, и откровенность эта требует, чтобы письмо мое было уничтожено, я не нахожу в его поступках, улыбках, словах, жестах и прочем ничего, что свидетельствовало бы о любви, как я ее представляю».