Они шли с Васко да Гама - [4]

— Так король — отец твой, скончался? Мы не слыхали о таком короле.

— Мой отец — не король, государь. Прошло уже много времени с тех пор, как Руадри О’Коннор был королем. Лет триста или около того.

Король Маноэль засмеялся.

— Ну, нам жаль, что ты лишился своего королевства, братец, — шутливо произнес он, — когда бы это ни случилось. Но если ты изучаешь звезды, то это хорошее занятие для странствующего школяра, или для странствующего короля, не так ли?

— Да, так как мне удалось найти себе великого учителя, — ответил Шон, указав на Закуто.

Астролог переминался с ноги на ногу, пока король беседовал с Шоном. Закуто не нравилось, что о нем забыли и что король говорит о собаках и об умерших королях, но он знал, что лучше не перебивать. Теперь он важно запыхтел и стал похож на лягушку, если бы только лягушки носили остроконечные колпаки и балахоны, усеянные звездами.

— Послушаем теперь вашу мудрость, — сказал король Маноэль. — Ты Коэльо, и ты, молодой школяр с запада, постерегите здесь. Пусть никто не помешает нам. — И дверь захлопнулась за худой фигурой короля и толстой — Абрахама Закуто.

Жоан Коэльо сказал:

— Боюсь, что я усну. Расскажи мне что-нибудь, чтобы я не спал. Расскажи об Ирландии.

Шон рассказал ему об охоте на бекасов и глухарей по болотам, о голых скалах, похожих на темносиние тучи, о бурях, врывающихся в заливы и выбрасывающих водоросли на берег.

— Где рыжие мальчики с рыжими собаками охотятся на рыжих оленей, — сонно произнес Жоан.

— Я бы рассказал лучше, будь со мной моя арфа. Тогда ты не зевал бы мне прямо в лицо. — Шон и сам зевнул, и начал шагать взад и вперед.

— Или если бы здесь была моя гитара, тогда я не позволил бы тебе спать, — возразил Жоан. — Но рядом с комнатой короля играть нельзя. Когда-нибудь я принесу гитару в дом Закуто, и мы поиграем вдвоем.

— Нет, — ответил Шон. — Я голодал прошлым летом и продал свою арфу. Там, в Сетубало, когда они забрали Денниса…

Жоан хотел спросить, что случилось с братом Шона, но дверь комнаты короля открылась, и тонкий голос Маноэля сказал:

— Погоди. Приди еще раз и скажи, действительно ли звезды требуют, чтобы я снарядил эту экспедицию?..

Голос астролога прогудел длинную благодарность, в которой упоминались Телец, Лев и другие звери, якобы сияющие в небесах. Закуто сунул Шону сумку с чертежами и инструментами, и заковылял прочь, важный, как никогда. Всю дорогу домой он бормотал что-то, чего Шон никак не мог разобрать. Только очутившись в своей лаборатории, астролог заговорил яснее.

Лабораторией была комната на самом верху высокого дома. Она была полна пергаментных свитков с картами неба, земли и моря. На столах, на полках, даже на полу, стояли кувшины всяких снадобий. В конце комнаты был маленький горн для выплавки металлов, а напротив него висел большой чертеж человеческого тела, окруженного звездами и планетами. Шон вынужден был изучать его в то время, когда ему хотелось бы плавать с рыбаками или бродить по верфям, или охотиться с Коннамаром среди холмов. Для каждой части тела на чертеже имелась управлявшая ею звезда или планета, и у Закуто была привычка спрашивать Шона о них, поставив его спиной к чертежу.

Но сейчас астролог даже не взглянул на чертеж. Вместо этого он похлопал Шона по плечу, — ему пришлось тянуться для этого.

— Ты хорошо сделал, Шон. Королю понравились и ты, и собака. Это хорошо настроило его. Теперь мы должны сделать для него пророчество, — одно из лучших.

Он зашагал взад и вперед, заложив руки за спину, наклонив голову, отбросив ногой свалившийся с головы колпак и пергаментные свитки, насвистывая печальную песенку. Шон уже знал эту песенку: она означала, что Закуто усиленно думает. Вдруг астролог повернулся так быстро, что чуть не свалил банку с пережженными женскими зубами.

— Близнецы, два брата! — выдохнул старик. — В эту самую ночь мы покидаем знак Тельца и вступаем в знак Близнецов. Говорит ли это что-нибудь твоим тупым мозгам?

— Не очень, — честно сознался Шон.

— Ну так, слушай, мальчик. — Закуто взгромоздился на высокий табурет и погрозил Шону пухлым пальцем. — Ты можешь быть настолько глупым, чтобы не уметь держать астролябию, но ты не мог пробыть здесь все эти месяцы и не научиться ничему! Сотни раз я говорил тебе, что нужно, чтобы быть хорошим астрологом. Скажи мне теперь, что это?

— Воображение и здравый смысл, — быстро ответил Шон.

— Правильно! Когда к нам приходит дама, у которой выпадают волосы, что мы делаем?

— Мы даем ей мазь Клеопатры против облысения, состоящую из пережженных мышей, конских зубов, медвежьего сала и меда…

— Этого мне говорить не нужно, — прервал Закуто. — Лучшего средства нет. Клеопатра не была лысой, правда? Она была красавицей. Дамы думают, что станут, как она, если будут покупать эту мазь. Вот где вступает воображение. Они перестают беспокоиться, и волосы у них прекращают падать. Но разве я делаю для них эту мазь и показываю, как втирать ее, — я, с головой, лысой, как яйцо? Конечно, нет. Это делаешь ты, Шон, со своей густой рыжей щетиной. Это здравый смысл.

— Но королю вовсе не нужно втирать себе в голову настойку из пережаренных мышей…