Они шли с Васко да Гама - [18]

— А если говорить о Коэльо, — продолжал Закуто, — то скажи своему длинноногому молодому другу, чтобы он не играл на гитаре под окном у моей дочери. На улице Крыс и так уже довольно шуму. Кошки у нас есть, множество кошек. И крики продавцов рыбы. Есть и молочники, — кричат, и гонят коров и коз, и доят их у меня на пороге. Музыкантов нам не нужно. Если он еще раз запоет о том, что моя дочь похожа на белую розу, то, значит, ей пора надеть покрывало и выйти замуж за какого-нибудь почтенного старика. Скажи об этом сеньору Коэльо, пожалуйста. Юнги, гитары, мяуканье!..

Закуто вышел, хлопнув дверью.

— Вот это он пел? — спросил Шон, схватив свою арфу, и запел, достаточно тихо, чтобы не оскорбить чувствительных ушей астролога:

На колком кусте, высоко.

Прекрасная роза цветет;

Ни сверху ее не достанут.

Ни снизу никто не сорвет.

— Да, это, — сказала Рахиль. — Он похож на черного паука у меня под окном. Он такой смешной.

— Он посылает тебе вот это, — произнес Шон, — но я не думаю, чтобы оно тебе понадобилось. — И он протянул ей большой голубой репейник.

— Зачем мне может понадобиться колючий старый репейник?

— Может быть, затем, что ты и сама колючая. Или, может быть, затем, что нынче вечером все лиссабонские девушки ставят на окна подсвечники и жгут такие репейники. Если утром по краям цветка остается голубая полоска, то это значит, что их возлюбленные верны им.

— Мне кажется, это довольно глупо, — заметила Рахиль, но взяла репейник.

Шон поглядел на ее окно, выходя следующим утром. Репейник был там, и на нем оставалась узкая голубая полоска.

Шон бегом спускался по улице, мурлыча песенку о белой розе. Он прибавил новую строфу и спел ее, поравнявшись с домом сеньора Аффонсо Коэльо:

Горел до утра мой репейник,

И утром — он голубой.

И вот, при солнце, я вижу.

Что верен мне милый мой!

На Луизином окне репейника не было, но там кто-то стоял. Шон подумал, что это Жоан, и окликнул его. Голос Луизы ответил ему, сердито, но не громко:

— Только, пожалуйста, не буди весь дом, — а потом прибавил более вежливо, — подожди меня.

Шон ждал. Он услышал звук тихо отворившейся боковой двери дома. По ту сторону садовой стены послышалось царапанье, ветви дерева у стены зашумели и зашевелились; потом на гребне показалась Луиза, одетая в старый Жоанов костюм. Она соскользнула наземь, легко, как кошка.

— Тебе не к лицу это делать, — сурово произнес Шон.

— Ну, не говори, как моя воспитательница, — ответила Луиза. — Ты сказал сейчас, совсем, как она, когда она не спит. К счастью, спать она любит. Не любит вставать рано по утрам, а когда поест, то тоже спит. Иначе у меня не было бы ни минутки спокойной. Так что, идем?

— Куда идем?

— Я хочу пойти и посмотреть, как строятся корабли. Николай говорит, что там не место для девочки, но я сейчас мальчик, так что все в порядке, правда? — Она подпрыгнула и сорвала несколько вишен с ветки, перевесившиеся через стену, и начала подкидывать их в воздух и ловить ртом. — Открой рот, я брошу и тебе. Я меткий стрелок. Нет? Ну, так доставай сам. Я не хочу ждать, пока корабли будут расписаны и украшены флагами. Я хочу слышать стук молотков и запах горючей смолы и видеть, как кузнецы делают большие якоря.

— Твоим братьям это не понравится.

— Не твое дело. Я все-таки пойду. Не хочешь идти по одной улице со мной, и не надо. Это мой единственный случай. Николай с Жоаном пошли во дворец, и у меня будет сколько угодно времени, чтобы вернуться к своему вышиванию. Я вышиваю сейчас Голубкины коготки. Как бы тебе понравилось сидеть дома и вышивать Голубкины коготки, да еще в такую погоду, как сейчас, Шон?

Шон сдался. Ничего другого ему не оставалось.

Работы на верфи только начались. «Сан-Рафаэль», оснащенный, спущенный на воду и частью нагруженный, стоял подле пристани. В швы «Сан-Габриэля» забивали конопать и заливали их смолой. Маленький «Беррио» стоял на якоре ниже по реке. Сторож на «Сан-Рафаэле» знал Шона и пропустил их к кораблю. Шон показал Луизе все: фигуру святого на носу; высокие “башни”, в которых находились пушки и были расположены каюты офицеров; большие бочки для воды и бунты веревок. Он даже провел ее вниз, где были сложены припасы и товары для торговли. Среди тюков и бочек было очень темно.

— Здесь множество уголков, где можно спрятаться, — заметила Луиза. — Для крыс, я хочу сказать.

— Им придется взять кошку. На каждом корабле будет по кошке. Рахиль дала мне одну для «Беррио». Полосатую кошку, по имени Бэт-Шеба. Она уже поймала двух крыс.

— Тогда и я дам Жоану моего черного кота для «Сан-Рафаэля». Его зовут сеньор Патапито. Хотя нужно сказать, что это очень тяжело перенести. Кот уедет в Индию, а я останусь дома…

Шон сказал, что тяжело, и что Луизе лучше сейчас вернуться домой, пока ее толстая воспитательница не проснулась.

— Да, — вдохнула Луиза. — Какой ты добрый, что подумал об этом! Я должна вернуться к Голубкиным коготкам. Прощай, Шон.

— Это, наверное, один из молодых Коэльо? Они все похожи друг на друга, — сказал сторож, когда тоненькая, черная фигурка Луизы выскользнула за ворота. — Идет он со своим братом?

— Нет, — ответил Шон. — Слишком молод.