Они появляются в полночь - [91]

Но меня ждали мои фотографии.

Оглядываясь назад, просто диву даюсь, как быстро тогда ее чары начали завладевать городом. Вспоминая последующие события, я прихожу в ужас от того, что происходит со всей страной… а может быть, и миром. Вчера прочитал в «Тайм» что-то насчет того, что изображение Девушки появилось на рекламных щитах в Египте.

Оставшаяся часть моего рассказа поможет вам разобраться, почему я испытываю такой сильный, всеобъемлющий ужас. Но у меня еще есть теория, которая кое-что проясняет, хоть и касается одной из тех вещей, что находятся за «определенным пределом». Теория эта имеет отношение к Девушке, и сейчас я ее выдам вам в двух словах.

Вы знаете, как современная реклама заставляет всех людей плясать под свою дудочку, и что психологи не столь скептически, как раньше, настроены к телепатии.

Добавьте сюда еще вот что. Предположим, что одинаковые желания миллионов людей сфокусировались на одном человеке с телепатическими способностями. Скажем, на девушке, которую они сложили в своем воображении.

Представьте, что она знает самые потаенные неутоленные желания миллионов мужчин. Представьте, что она проникает в эти желания глубже, чем те, кто их испытывает; что она за похотью видит ненависть и желание смерти. Представьте, что она подгоняет себя под это целостное представление, одновременно оставаясь совершенно недоступной. Еще представьте неутоленные желания, которые, возможно, испытывает она в ответ…

…Однако мы сильно уклонились от событий моего рассказа. А некоторые из них таковы, что им просто нельзя не верить. Как нельзя не верить деньгам. А мы делали деньги.

Помните, я собирался рассказать вам о ее странном отношении к деньгам. Так вот: я боялся, что она будет тянуть из меня как только сможет. Ведь она прижала меня к стенке своими условиями.

Но она не просила больше того, что ей полагалось по твердым расценкам. Позднее я заставил ее брать больше — целую кучу денег. Но она всегда принимала деньги с нескрываемым пренебрежением, как будто, выйдя из моего дома, собиралась сразу же вышвырнуть их на ближайшей помойке. Что она, возможно, и делала.

В любом случае у меня появились деньги. Впервые за многие месяцы мне хватало на то, чтобы напиться, купить новую одежду и проехаться на такси. Я мог приударить за любой девчонкой, какую бы ни пожелал. Только выбирай. И я, конечно же, шел и выбирал…

Но сначала давайте я вам расскажу о папаше Мюнше.

Папаша Мюнш не был первым, кто попытался познакомиться с моей моделью, но, мне кажется, он был первым, кто действительно свихнулся от нее. У него менялось выражение глаз, когда он разглядывал ее фотографии. Оно становилось сентиментальным, благоговейным. Мамаша Мюнш умерла два года назад.

Он все хитро придумал. Выудил у меня кое-какие сведения, которые позволили ему прикинуть время ее прихода на съемки, и вот как-то утром, — с грохотом протопав по лестнице, он ввалился ко мне в мастерскую за несколько минут до ее появления.

— Мне надо ее видеть, Дейв, — сказал он.

Я спорил с ним, подшучивал, объяснял ему, что он просто не представляет себе, насколько серьезно она относится к своим идиотским условиям, особо напирая на то, что он нас своим приходом без ножа режет. И к моему крайнему удивлению, я даже раскричался на него.

Он отнесся ко всему в несвойственной ему манере. Только повторял без конца:

— Дейв, мне надо ее видеть.

Внизу хлопнула дверь.

— Это она, — сказал я, понижая голос. — Вам надо уйти отсюда.

Он не уступал, и мне пришлось затолкать его в проявочную.

— И тихо там, — прошептал я. — Я скажу ей, что не могу работать сегодня.

Я понимал, что он попытается посмотреть на нее и, вероятно, вырвется наружу, но мне ничего больше не оставалось делать.

Я услышал ее шаги на четвертом этаже. Но в дверь она не вошла. Мне стало не по себе.

— Выгони эту задницу оттуда! — вдруг выкрикнула она из-за двери. Негромко, своим самым обычным голосом.

— Я поднимусь этажом выше, — сказала она. — И если эта толстопузая задница сейчас же не выметется на улицу, то больше никогда не получит ни одной моей фотографии, разве что ту, где я буду плевать в его дерьмовое пиво.

Папаша Мюнш, побледневший, вышел из проявочной. Покидая мастерскую, он даже не взглянул в мою сторону. Больше в моем присутствии он не смотрел на ее фотографии.

Ну, хватит о папаше Мюнше. Теперь я расскажу о себе. Я поговаривал с ней на данную тему, намекал и даже пытался приобнять ее.

Она убрала мою руку так, будто это была мокрая тряпка.

— Нет, малыш, — сказала она. — Мы на работе.

— А потом… — упорствовал я.

— Правила остаются в силе, — и она одарила меня, кажется, пятой улыбкой.

Трудно поверить, но она никогда ни на йоту не отступала от своей идиотской линии поведения. Мне запрещалось приставать к ней в мастерской — наша работа очень важная, а она любила ее, и поэтому отвлекаться не следовало. В другом месте мы встретиться не могли, а если бы я попытался разыскать ее, то нашим съемкам пришел бы конец, а вместе с ними пришел бы конец и гонорарам, а я же не настолько глуп, чтобы считать, будто мое фотографическое мастерство имело хоть какое-то отношение к гонорарам.