One for My Baby, или За мою любимую - [13]

Китайский квартал, пожалуй, единственное место в городе, где я чувствую себя по-настоящему счастливым. И дело не только в том, что здесь все напоминает мне о Гонконге. Я возвращаюсь к тем временам, когда мы с Роуз были вместе.

Несмотря на супермаркеты, магазины и, разумеется, рестораны с их блеском и изобилием, как в Гонконге, все же тут не найти именно такого местечка, где можно надолго задержаться и понаблюдать, как вокруг тебя кипит жизнь. Хотя поблизости и находится Сохо, где уличная суета напоминает беспокойное Средиземноморье. Я хочу сказать, что тут нет тех крошечных кафетериев, кафе или баров, которых в избытке понастроили в Гонконге. И если вы пожелали выпить в тишине и уединении чашечку капучино и на полчасика остаться наедине с самим собой, вы выбрали не то место. Нет, все здесь как-то не по-китайски. Правда, даже столь печальный факт меня не слишком расстраивает. А это означает, что я спокойно и невозмутимо продолжаю свой путь.

Я перемещаюсь вдоль центральной артерии квартала — Джерард-стрит, вливаюсь в людской поток на Уордур-стрит и оказываюсь на западной границе китайского квартала, где уже появляются первые пиццерии и ночные клубы. Затем ныряю в сумрачную и узкую Лисл-стрит, где пахнет одновременно и жареными утками, и бензином. Затем, вероятно, пройдусь по Литл-Ньюпорт-стрит, где полюбуюсь гигантской головой китайского дракона, выполненной из папье-маше. Она глядит на меня из витрины магазина, торгующего предметами, необходимыми для увлекающихся восточными боевыми искусствами. Магазин носит гордое название «Путь Шаолиня». Мне кажется, что дракон поставлен сюда на стражу и охраняет всевозможные тренировочные груши, макивары и ящики с грудами кимоно.

И наконец, дойдя до книжных лавок и театров у Чинг-Кросс-роуд, я, скорее всего, снова поверну назад и отправлюсь на Ньюпорт-Корт, где можно приобрести китайские журналы, компакт-диски и вообще все, что угодно, относящееся к этой стране.

Пока я бесцельно брожу по китайскому кварталу, из головы никак не выходит одно стихотворение, принадлежащее перу Киплинга. Мы изучали его в то время, когда я преподавал английскую литературу в школе для мальчиков, основанной фондом принцессы Дианы.

Стихотворение «Мандалай» посвящено уволенному в запас британскому солдату. Он успел отслужить где-то «к Востоку от Суэца» и теперь бродит по Лондону. Может быть, этот парень уже умудрился устроиться курьером в какой-нибудь банк и, прогуливаясь по городу, не так уж напрасно тратит свое время? Неужели он действительно зарабатывает себе на жизнь тем, что выполняет поручения кого-то из предков Джоша? Итак, главный герой вспоминает о том, как шумит ветер в широких листьях пальм, о том, как слоны помогают людям таскать тяжелые тиковые бревна, и, конечно, о той женщине, которую оставил там, вдали. Правда, наш солдат вовсе не одинок. Он сообщает, что в слякотную лондонскую погоду вместе с ним от «Челси до Стрэнда» маршируют с полсотни служанок. Хотя иногда ему становится грустно, и вот тогда он вспоминает «рассветы, приходящие со стороны Китая». Они такие же неожиданные, как грозы, и тогда ему кажется, что снова наступило то самое благословенное время, когда он был рядом со своей любимой.

«Так, значит, это стихотворение рассказывает о его телке, да, сэр? — спросил как-то один из моих самых смышленых и одновременно несносных учеников, наслаждаясь взрывом смеха с задних парт в классе. — То есть тут говорится о… как бы лучше это назвать… сексуальном туризме? Автор буквально призывает к нему… Ой, то есть, я хотел сказать, призывает всячески обвинять и осуждать его. Правильно я сказал, сэр?»

Пожалуй, этот скромный солдат и его судьба ничуть не тревожили моих бесшабашных подопечных, беззлобно скалившихся на меня. Впрочем, в те времена герой Киплинга и меня самого не слишком волновал. Но вот теперь, когда я снова очутился в Лондоне, «Мандалай» не дает мне покоя. Строчки из стихотворения вертятся в голове, и я снова и снова вспоминаю о своем брошенном доме и навсегда потерянной жене.

Звон храмовых колоколов покой мой нарушает,

И пагода у моря стоит назло волнам.

Она беззвучно мне слегка напоминает

О том, что быть я должен всегда с ней рядом сам.

Мне нравится приходить в китайский квартал пораньше, еще до того, как сюда нагрянут толпы медлительных любопытных туристов со своими фотоаппаратами и видеокамерами. Мне уже осточертели и их пустые взгляды, и обязательные рюкзаки на спинах, больше напоминающие уродливые верблюжьи горбы. Я люблю приезжать сюда, когда из машин только начинают выгружать заказанные товары, пожилые дамы устраиваются у окошек и перед домами, словно занимают места в партере, и повсюду видны небольшие группки мужчин, что-то бойко обсуждающих между собой на кантонском диалекте. Очень скоро они разойдутся по своим делам: многие из них исчезнут в ресторанах, а кое-кто отправится искать счастья в игорных домах.

Вот эти часы я, пожалуй, люблю больше всего. Китайцы готовятся встретить новый день. И это больше всего напоминает мне о Гонконге.

Кстати, я всегда обедаю (иногда — достаточно рано) именно в китайском квартале. Как правило, я выбираю рыбный суп с клецками в стареньком ресторане «Новый Свет», каких осталось мало даже в этом районе. Тут до сих пор девушки толкают перед собой тележки с горячими булочками, жареной свининой и печеными баклажанами. Тележки передвигают по кругу большого красно-золотого зала, и каждый клиент может выбрать кушанья прямо с них, а не мучиться со сложными меню и непонятными замысловатыми названиями блюд.