Онанизм - [2]

Проф. Роледер не был первым, кто вскрыл все окружение той неблагоприятной ситуации, которая располагает детей различных возрастов к жестокой, изнуряющей и морально, и физически болезни.

Родители, школьные воспитатели и учителя, большей частью, отделываются неведением, неумением распознавать, как протекает эта порочная болезнь у детей и юношества, но нужно было бы каждому из них напрячь немного больше внимания, приобщить себя к тем интересам, которые окружают детский мир, развивают детскую фантастику и разжигают впечатлительность. Стоит ясно поставить себе вопрос: есть ли онанизм болезнь и можно ли с нею бороться, и какие для этого нужны методы.

Вот для таких-то лиц эта книга и представит несомненный интерес.

С. Раев.

ОБЩАЯ ЧАСТЬ

В В Е Д Е Н И Е.

„Деньги и любовь“—вот два слова, которые служат поэтически-житейской канвой всех поэтов мира. Одни из них относятся к первому, как к явлению бесповоротного зла, зла, которое вызывает всесокрушительный сарказм у Мефистофеля, другие идеалистически отвергают необходимость учета звонкого металла, но те и другие находят в теме о „любви“ неиссякаемый источник вдохновения, который старым индийским поэтом обрамлен в такую формулу: „на двух рычагах зиждется Вселенная—эти рычаги: деньги и любовь“. Во все времена, через все эпохи, начиная от глубокой древности до наших времен, эти два рычага движут мир. Один из них—низменно искушая человека, другой—духовно возвышая его; один из них—меркантильно изобличая душу человека, другой—вознося эту душу до изумительных вершин гениального творчества. Но в то время когда первый рычаг делает поворот в определенную сторону, второй имеет два движения, т.-е. отклонение в сторону животного инстинкта, чувственности—области, которая в литературе всех веков и времен называется п о л о в ы м в л е ч е н и е м, а также—в сторону поэзии.

И если бы нам удалось заглянуть в душу ребенка, начиная от первых дней пробуждения в нем неопределенных ощущений полового развития, мы увидели бы, как это влечение развивается последовательно, однообразно и картинно, изменяясь лишь от темпераментной акустики (звучания) душевного мира ребенка. И здесь человек стоит на определенной ступени развития всех творений мира. Вначале—бессознательная страсть, а потом и сознательная влечет ребенка к исканиям и слияниям с противоположным полом, вынуждая мужчину искать общения с женщиной, женщину—с мужчиной. Разум—вот признак, отделяющий людей от других творений, и если он превалирует, господствует над чувственными эмоциями человеческих страстей, то он может установить различие между человеком и зверем.

Немногие из врачей даже могут отличить те серьезные моменты, которые определяют собою половое влечение одного пола к другому.

Крафт-Эбинг убедительно доказал, что половые тяготения двух индивидуумов являются источником реальнейших добродетелей, побуждают нас к идеальным устремлениям, служат источником поэзии, религии, красивости.

— Куда бы нас завело образовательное искусство без половой базы. Чувственная любовь разжигает тот огонек, за счет которого живут фантазия и впечатлительность и не одно подлинное произведение искусства,—восклицает Крафт-Эбинг,—черпает свою темпераментность и теплоту в чувственности. Этим-то и об'ясняется то, что поэты и художники, в массе своей, являются весьма эмоционально легко возбудимыми индивидуумами, а по существу—чувственными натурами.

Половое влечение заложено в детском существе с первого дня рождения, но оно завуалировано летаргией и пробуждается к жизни параллельно физическому росту ребенка, периодом, когда наступает зрелость, и половые органы подвергаются раздражениям. Недаром величайший философ Эдуард Гартман в одной из книг своих совершенно правильно уточняет, что стремление к половому удовлетворению, путем совокупления, является инстинктом, заложенным в человеческой природе, вернее, „врожденным инстинктом“. Вот это бессознательное влечение одного к другому инстинктивно действует на развитие половых органов и пользование ими.

„Чего больше в любви,—восклицает Гартман,—страданий или удовольствий, удовольствий, которые являются только кажущимися, солнечными зайчиками. Рассудок диктует нам необходимость избегать любви. Не будь острых половых влечений, любящим лучше было бы кастрировать себя“.

Те же пессимистические выводы делает и Шопенгауэр.

Таким образом, мы констатируем, что и любовь, и половое влечение являются как бы инстинктами „вырожденными“ с той только разницей, что любовь проявляется в чувственности нормальным путем и первым долгом—путем, указанным самой природой. Вот эта чувственная любовь и является рычагом, движущим всем ходом Вселенной.

Стоило ли бы искоренять чувственность, если бы это нам удалось? Я думаю, что Лев Толстой, стремившийся для улучшения рода человеческого внести в нашу жизнь своей „Крейцеровой Сонатой“ реформы, не прав, ибо тенденция его к искоренению чувственности повела бы к понижению существа человека и могла бы поставить его на равную с животными ступень.

Половое влечение, однако, ведет к большим заблуждениям и вовлекает людей в такие пороки, которые ведут его к неестественным удовлетворениям, обостряющим чувственную склонность его до сладострастных щекотаний и создают из культурного человека сластолюбца.