Она умерла как леди - [31]

– Барри не убивал себя! – вскрикнула Белл. – Ему бы на это попросту духу не хватило! Можете спрашивать меня о чем хотите.

– Отлично. Когда и где вы поженились?

– Значит, вы думаете, что я солгала насчет этого?

– Вовсе нет. Я всего лишь домогаюсь информации.

– Ну а я ничего не домогаюсь, – сказала Белл. – Мы поженились в Хампстеде[21] 17 апреля 1938 года.

– Барри Салливан – это настоящее имя вашего мужа или сценический псевдоним?

– Настоящее имя.

– Откуда вы знаете?

– Потому что он подписывал им письма, чеки и все, что угодно! Не знаю, что еще вам нужно.

– Вы когда-нибудь бывали в Соединенных Штатах, миссис Салливан?

– Нет.

– А вообще за границей?

– Нет, никогда.

– Угу. Так я и думал. – Он притронулся костылем к плечу Феррарса. – Поехали, сынок.

Звук мотора «форда» нарушил вечернюю тишину. Феррарс дал задний ход и развернул автомобиль. Лысый затылок Г. М. зловеще блеснул, когда они поехали по аллее.

Глава 12

Я пишу это в середине ноября, когда ветер сотрясает окна и над землей кружит смерть. В сентябре бомбардировщики появились над Лондоном. Всего несколько ночей назад они атаковали наши провинциальные города – сначала Ковентри, потом Бирмингем. Говорят, следующим будет Бристоль или Плимут.

Мне приходит в голову, как сильно изменилась жизнь с того времени, о котором я пишу. Вплоть до лета 1940 года мы ни в чем не испытывали особого недостатка. Нормирование бензина не создавало больших трудностей. Продукты, хотя также частично нормированные, оставались в изобилии. Вы могли приглашать гостей к обеду, ни о чем не беспокоясь.

Я подумал об этом в связи с вечером того понедельника в июле, когда Белл Салливан впервые заночевала у нас.

Мы все влюбились в нее – Том, миссис Харпинг и я. Она была из тех, кого молодое поколение именует «клевыми», и ее большие глаза разили наповал. Белл быстро восстанавливала силы. Когда мы привезли ее, шок, как я и предвидел, дал о себе знать в виде озноба, тошноты, учащенного и в то же время едва прощупывающегося пульса. Девушка почти ничего не могла есть.

Но миссис Харпинг приготовила Белл ванну, и мы уложили ее в постель с грелкой и в пижаме Тома. К одиннадцати вечера, хотя Том дал ей сульфонал, чтобы она поспала, Белл сидела в кровати с иголкой и ниткой, зашивая прореху в платье, которое неутомимая миссис Харпинг успела почистить и выгладить.

Тому очень понравилась девушка – он стал еще более дидактичным и невыносимым, чем обычно. В начале двенадцатого, когда я сидел в своей спальне, куря единственную трубку, которую мне позволяли раз в день, я слышал их романтический диалог за закрытой дверью в соседней комнате:

– Ради бога, женщина, если хотите говорить по-американски, то говорите на настоящем американском, а не на голливудском. Это не одно и то же.

– Да идите вы…

– Идите туда сами! – рявкнул мой невежливый сын, чье поведение у постели пациента отличается скорее энергией, чем утонченностью.

– Как выглядят мои волосы?

– Хуже некуда.

– У вас самого неопрятный вид. В подкладке кармана вашего пиджака дырка. Вы самый неаккуратный мужчина, какого я только видела. Дайте я ее зашью.

– Уберите руки, женщина. Я не позволю, чтобы меня лапали хищные особы.

– Это кто здесь хищная особа, сукин вы сын?

Все эти слова Белл произносила без всякой ожесточенности. Она могла использовать выражения, от которых волосы вставали дыбом, произнося их вполне дружелюбно и даже с нежностью.

– Вы, – ответил Том. – Все вы таковы. Во всем виноваты железы. Сейчас я принесу анатомический атлас и покажу вам…

– Это та штука, где люди выглядят так, словно с них кожу содрали? Нет, спасибо. – Голос Белл дрогнул. – Слушайте, доктор Кроксли, вы знаете суперинтендента Крафта?

– Да. А что?

Белл колебалась. Я хорошо представлял ее глянцевую кожу и каштановые локоны, иголку и нитку в ее пальцах, уютную спальню, которая когда-то принадлежала моей жене.

– Он говорит… что послезавтра будет дознание.

– Ложитесь и спите, – отозвался Том. – Это приказ.

– Но он сказал… что мне, может быть, придется выступать свидетелем и опознавать Барри!

– Да, идентификацию обычно осуществляет ближайший родственник.

– Это значит, я должна буду… смотреть на него?

– Спите, говорят вам!

– Он выглядит… очень страшно?

– Нельзя упасть с утеса высотой семьдесят футов в воду на глубину три или четыре фута, не получив повреждений. Но врач, который производил вскрытие, говорит, что картина вовсе не ужасна, так как оба падали уже мертвыми и их тела обмякли. По его словам, самые сильные травмы были причинены ударами о камни, когда их несло течение.

В этот момент я постучал в стену. Нужно было положить предел медицинским подробностям.

– А теперь спать! – рявкнул Том.

– Я не смогу заснуть.

Тем не менее она заснула, когда начал действовать сульфонал. Зато я не мог сомкнуть глаз. Я метался в кровати под аккомпанемент тиканья часов и в каждом углу видел лицо Риты. Наконец я спустился в приемную в ночной рубашке и выпил легкое снотворное. Врачи позволяют себе это, хотя не рекомендуют пациентам. Когда я проснулся, было уже за полдень. Солнечный свет словно вдохнул в меня новые силы.

Приняв ванну, я почувствовал себя почти бодрым. Оказалось, суперинтендент Крафт и Г. М. уже приходили навестить Белл. Г. М. даже смог подняться но лестнице, опираясь на костыль. Они передали мне просьбу встретиться с ними в доме Алека Уэйнрайта в три часа дня. Спускаясь к более чем позднему завтраку, я столкнулся с Молли Грейндж, выходящей из комнаты Белл.