Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985—1999 гг. - [59]
Грузины осматривают трофеи. Фотография Ираклия Орагвелизде
Начиная с 4 апреля 1989 года в Тбилиси ежедневно проводились митинги[57] – милиция сразу окружала сборища, но не решалась применять силу для разгона. На моей памяти такое было впервые. В то время я был директором Института металлургии Академии наук, и на общем собрании мы приняли решение поддержать митингующих. За моей подписью направили коллективное письмо руководству республики с благодарностью, что хоть митинг окружили, но силовых действий не предприняли. Такого единства народа я ни до, ни после не помню – и интеллигенция, и рабочие, и даже школьники были на одной позиции.
9 апреля я до часу ночи был на протестных улицах, а потом пошел домой – в четыре утра же российское войско[58] окружило демонстрантов. Солдаты открыли огонь в воздух и пустили отравляющее вещество "Черемуха" – началась адская давка, и огромное количество людей попало в больницу В итоге 19 человек скончалось – это была, конечно, трагедия, для всего народа. С тех пор в воздухе было ощущение того, что начинается распад: всю Грузию лихорадило, везде шли демонстрации с надежной объявить о возрождении свободной республики.
Литературовед во власти
Именно на той волне и появился Звиад Гамсахурдия[59], который был организатором тех весенних демонстраций. Мы вместе учились в одной школе, он был в классе помладше. Его семью я хорошо знал, ведь его сестра была моей подругой в молодые годы. Тогда никто и не думал, что он далеко пойдет. Только после смерти диссидента Мераба Коставы[60] в восемьдесят девятом году Звиад стал номером один.
Осенью девяностого оппозиционный блок победил на выборах – Звиад стал председателем Верховного Совета, а в апреле девяносто первого – уже президентом республики. Получить 87 % голосов на выборах было совсем нетрудно, ведь коммунисты уже потеряли поддержку народа, – можно было и 95 % взять. Председатель избиркома – старый член компартии – почувствовал запах перемен и отстранился, а я был его замом, и все документы шли через меня. Еще до окончания голосования я дал интервью, где заверил, что оппозиция получит минимум 70 %.
Был ли этот интеллигент готов к такому посту? Надо признать честно, Гамсахурдия не был готов взвалить на себя эту ношу. Он совершил много ошибок: например, у нас были прекрасные отношения с Баку, но вдруг мне звонит их премьер с вопросом: "Объясните! Кто такой ваш президент? Почему такие глупые заявления?" Оказывается, Гамсахурдия в эфире ВВС сказал: "Карабах – это Армения, а значит, нечего Азербайджану идти туда".
Проваленный урок
У меня была информация, что на 16 августа 1991-го Михаил Горбачев назначил совет, где должны были объявить чрезвычайное положение. Это мне как грузинскому премьеру сказал Валентин Павлов[61]. Но этого не произошло – по слухам, Горбачев решил перенести всё на 26 августа. Это меня удивило, ведь оппозиция со стороны Геннадия Янаева[62] нарастала. Вся информация доходила слухами: например, что к Горбачеву на дачу в Форосе приехала группа Янаева и изолировала президента. Я до сих пор не понимаю, зачем перенесли то собрание – всё могло пойти по-другому.
Итоги гражданского противостояния – не только трофеи, но и разбитые окна. Фотография Ираклия Орагвелизде
Меня, безусловно, удивила реакция Гамсахурдии на предложение ГКЧП. В то время в Тбилиси приехал один генерал-лейтенант, который, по моей информации, строго-настрого запретил кому-то митинговать в поддержку президента СССР. Военный поставил три условия: разоружить 12 тысяч нацгвардейцев, передать управление над ними милиции, а результаты выборов местного самоуправления отменить. 19 августа всё это Гамсахурдия выполнил, подписав соответствующие указы. Командование Закавказским военным округом находилось в Тбилиси, и здесь располагалась целая армия – один приказ, и за 15 минут 20 тысяч солдат арестовали бы всех, кого нужно. Я к тому моменту уже был в отставке – ушел за день до путча, а из окружения президента никто не был против.
"В случае митингов против Янаева всё руководство обещали арестовать", – рассказали мне позже прибалтийские лидеры, к которым также приезжали посланники ГКЧП. "Мне угрожали арестом, поэтому я согласился", – спустя время подтвердит сам Гамсахурдия.
В девяностых годах во множестве восточноевропейских и африканских республик к власти пришли оппозиционеры, но остались спустя время на посту только двое – чешский драматург Вацлав Гавел и борец с апартеидом в ЮАР Нельсон Мандела. Вот насколько был популярен во время борьбы руководитель профсоюза "Солидарность" Лех Валенса, но продержался у власти лишь один президентский срок. Гамсахурдия боялся потерять власть и всех нас предал – после этого вся Грузия отвернулась от своего лидера.
Брат на брата
Подготовка отстранения[63] началась в октябре девяносто первого – у нас было не больше трехсот людей с оружием. Министр обороны, как он позже мне признался, несколько раз просил дать приказ разоружить оппозицию – потребовалось бы не больше суток. Но Гамсахурдия не приказывал, боясь предательства собственных солдат.
С начала боевых действий 22 декабря в Доме Правительства, где был штаб президента, под ружьем находилось 3600 человек. В итоге каждый день по сто человек убегало из штаба, и каждый день оппозиция только укреплялась – в конце декабря президент выступил по ТВ, где признался, что чувствует потерю поддержки. К тому моменту погибло свыше сотни человек. Большую роль в отстранении сыграли "Мхедриони"
Рецензия на издание двух томов воспоминаний Надежды Яковлевны Мандельштам стала преимущественно исследованием ее личности, литературного дара и места в русской литературе XX века.«Надежда Яковлевна для меня — Надежда Яковлевна: во-первых, «нищенка-подруга» поэта, разделившая его жизнь со всей славой и бедой; во-вторых, автор книг, в исключительном значении которых для нашей ориентации в историческом времени я убежден…».
«Люди могут сделать человека счастливым даже в беде… Люди могут все» — таково кредо московской писательницы Ирины Триус. В автобиографической повести «Дорога длиною в жизнь» автор делится воспоминаниями о встречах с интересными людьми, высказывает свои взгляды на жизнь, на предназначение человека, преодоление трудностей.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.