Она развалилась. Повседневная история СССР и России в 1985—1999 гг. - [32]

У Белого дома собралось полсотни наших, участвовали в штурме здания мэрии, походе на Останкино. Однако для многих соратников по баррикадам девяносто первого это было неприемлемо – рядом баркашовцы и прочие жидоеды. Если в девяносто первом собрались классные люди, но разваливали к черту страну, то два года спустя были классные цели типа сохранения демократии, но пришло много угрюмых гоблинов. Против перехода к авторитарной президентской системе собрались все жертвы капиталистических реформ – узколобые фашисты, антисемиты, недавние дембеля, боевики из Приднестровья, нищие и голодные пенсионеры, которым не хватало денег на еду. Всё это было результатом предыдущих двух лет – было ощущение обреченности и готовности прямо здесь всем погибнуть под православной хоругвью и портретом генералиссимуса. Расстрел Белого дома для меня – это одно из самых травматичных впечатлений эпохи.

Анархист Андрей Исаев

К девяносто четвертому у меня был довольно значительный журналистский опыт: публиковался в "Общей газете", "Учительской газете" и "Комсомольской правде", издавал самиздат "Убить президента", "Партизан", "Черная звезда". И вот так я и существовал – журналист большой прессы и активист левоанархистского спектра.

В девяносто первом мой приятель Андрей Исаев пригласил присоединиться к профсоюзной газете "Солидарность". Ему надоело ходить с черным флагом, и он пытался найти свое место – в это время умирает профсоюзная структура, бывшая частью советского государства. Но ведь должны быть в новом капиталистическом обществе профсоюзы – не могут стать настоящими, так пусть их научат. Исаев и его товарищи из "Конфедерации анархо-синдикалистов" казались идеальными людьми для этой работы.

В восьмидесятые он был учителем истории лучшей экспериментальной школы, где воспламенял людей, когда рассказывал про Февральскую революцию. Ратовал за самоуправление, на "Радио Свобода" вел передачу про трудовые права, выбил офис у ВЛКСМ на Старой площади. Он активно добивался, чтобы убрали партийные организации с предприятий, но со временем Андрей стал заметно трансформироваться – предложил сменить тематику газеты, писать больше о том, как заключить коллективный договор. По правде сказать, и экзистенциалист Камю, и коллективный договор оказались одинаково далеки от рабочих[28].

Партия

В девяносто третьем писатель Эдуард Лимонов[29] окончательно возвращается из Парижа. Мне очень нравилась его книга "Дневник неудачника", и я начинаю присматриваться. Ему помогает философ Александр Дугин[30], степень парадоксальности его идей была интересной не только для меня. Вскоре и Летов заявляет о желании присоединиться – мы внимательно следили за ним, а он взял и не пошел в демократический мейнстрим, хотя у него всё для этого было, как и у большинства рок-звезд. Вместе с газетой "Завтра" Александра Проханова[31] НБП начинает утверждать, что выступает за настоящий коммунизм. В марте девяносто пятого года мы с моим другом социологом Александром Тарасовым решили пойти в партийный бункер у метро "Фрунзенская".

Молодежный лозунг "Буржуев на нары, рабочих на Канары" нашел отклик у многих. Фотография Лауры Ильиной

Лимонов сразу начал зондировать нас на тему сотрудничества. Я написал несколько текстов, и он предложил мне стать ответственным секретарем газеты "Лимонка", хотя я даже никогда не состоял в НБП. Лимонов был главным редактором и писал передовицы, а я находил авторов, сокращал и дописывал тексты, искал художников. В день выхода газеты 20 человек с сумками ехали к проводникам поездов, а я звонил в двадцать городов и говорил: "Встречайте: утренний поезд, шестой вагон, проводница Таня". Еще я издавал внутрипартийную газету "НБП-инфо", только для активистов. Так мы формировали тип нацбола. Позже Лимонов предложил мне возглавить идеологический отдел в НБП, я согласился, но в партию вступать так и не стал – в таком режиме я просуществовал до девяносто седьмого года.

У меня был десяток псевдонимов, под которыми я публиковался, чтобы количество авторов казалось большим. Консолидация шла не по принципу идеологии, а по принципу стилистики и системы образов. Именно поэтому в газете уживались статьи о Че Геваре, скитах, Муссолини, сатанистах, психоделиках. Мы выполняли роль радикального интернета: если хочешь экстремизма, покупай "Лимонку". Редакция оценивала статьи с художественной точки зрения – достаточно ли это четко артикулировано и не попадает ли тема в мейнстрим? Для авторов и читателей газеты "Завтра" мы считались немного шизофреническим вариантом – вроде тоже против Ельцина и капитализма, но с элементами молодежного бреда.

Определенно в этом был снобизм: общество едет в капитализм, а мы наоборот – "разрешите представиться: Ги Дебор, забастовка, легалайз и староверы". НБП – это не идеология, а мобилизация через образы крутизны. Нацболы брались из тех, кто мечтал быть похожим на богему. Сильная сторона "Лимонки" в том, что она смогла привлечь разных людей – от радикальных мусульман до рейверов. Идеальное место для всех, кто жаждет войны с Системой. На запах этой опасной энергии к нам шли тусоваться балерины из соседнего училища.