Она друг Пушкина была. Часть 2 - [20]

Введение к манифесту начиналось такими словами: Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Удивительно, что эту мысль почти точь-в-точь повторила в своём дневнике Долли Фикельмон. Было ли это плодом её собственных розмыслов или к Фикельмонам попал тайный, сохранённый потомками Фонвизина список «Рассуждения о непременных государственных законах»? Или же… Это «или» могло быть связанным с той загадочной поездкой Пушкина в Бронницы, о которой рассказано во второй главе.

Известно, что Денису Фонвизину удалось припрятать списки кое-каких опасных бумаг, изъятых Екатериной. Он отдал их на хранение брату Павлу — масону, директору Московского университета. В годы первой французской революции в России началось преследование масонов. В ожидании обыска Павел Иванович уничтожил конституционный акт. Но другой брат Фонвизина, Александр, сумел спасти «Введение». Оба племянника писателя, Михаил и Иван Александровичи, вступили в члены Союза благоденствия. Когда его руководитель Никита Муравьёв принялся составлять конституцию, братья изъяли из тайника «завещание» дяди. Конституция Никиты Муравьёва, в сущности, оказалась «осовремененным» изложением идей манифеста Панина-Фонвизина. В одном из российских архивов обнаружен её экземпляр с подписью Вьеварум — фамилией Муравьёва, написанной справа налево.

Будущий декабрист Иван Александрович Фонвизин проживал в имении Марьино, что в Бронницком уезде. К нему часто наведывался из своего поместья под Клином брат Михаил — генерал-майор в отставке. Сюда же Михаил Фонвизин вернулся из сибирской ссылки. Здесь он и умер и был похоронен у стен старого городского собора на главной площади Бронниц. И поныне сохранилось за церковной оградой несколько могильных памятников. Один из них — генерал-майору М. А. Фонвизину, другой — его брату Ивану Александровичу, третий — Ивану Ивановичу Пущину — первому другу бесценному Пушкина. Не для того ли заезжал в Бронницы любознательный Пушкин, чтобы расспросить Ивана Александровича, а может, и гостившего у него брата о делах московского отделения тайного общества и, если удастся, взглянуть на хранившийся у них фонвизинский документ? Бегло пробежать глазами, запомнить цепкой памятью, а потом, спустя много лет, пересказать его своей приятельнице графине Фикельмон? Это всего лишь предположение, но, если оно подтвердится документами, из небытия восстанет ещё один очень значимый эпизод биографии Поэта.

Мысль об отношении Пушкина к Фонвизину занимала и других исследователей. Один из самых вдумчивых пушкинистов Н. Эйдельман тоже задавался вопросом, что было известно Поэту о том Фонвизине, которого боялась Екатерина II? Возможно, он знал больше, чем мы. Эта мысль Эйдельмана подсказывает другой, более простой вариант — Пушкина, заядлого охотника до раритетов, погнала в Марьино исследовательская страсть — авось у потомков Фонвизина найдётся что-нибудь из его архива. Любопытство к его личности пробудили в нём рассказы Вяземского. Пётр Андреевич в двадцатых годах работал над биографией Дениса Фонвизина. Пушкин чем мог помогал Вяземскому. Записывал свидетельства ещё живых современников писателя. Одним из них был богач-коллекционер князь Николай Борисович Юсупов, дряхлый осколок прошлого века.[50]Вчера видел я кн. Юсупова и исполнил твоё препоручение, допросил его о Фонвизине, — писал Пушкин Вяземскому из Москвы в Остафьево в январе 1831 г., — и вот чего добился. Он очень знал Фонвизина, который несколько времени жил с ним в одном доме. C'ètait un autre Beaumarchais pour la conversation…[51] Он знает пропасть его bon mots[52], да не припомнит. А покамест рассказал мне следующее: Майков, трагик, встретя Фонвизина, спросил у него, заикаясь по своему обыкновению: видел ли ты мою «Агриопу»? — Видел — Что ж ты скажешь об этой трагедии? — Скажу: Агриопа…… Остро и неожиданно! Не правда ли? Помести это в биографии, а я скажу тебе спасибо.[53] Когда биография Фонвизина была закончена, Пушкин не просто ознакомился с сочинением друга, а размышлял над ним, испещрил пометками. Эта рукопись с интереснейшими мыслями Поэта на её полях была обнаружена несколько лет назад в ленинградском Центральном государственном историческом архиве. Что же на самом деле было в Бронницах, показали ли Пушкину племянники Фонвизина секретную бумагу дядюшки или нет? Об этом сейчас можно только гадать…

Как я уже говорила раньше, поражение декабристов не обескровило польское сопротивление, а лишь на несколько лет отодвинуло то, что неминуемо должно было свершиться. Вызывающе деспотическое поведение польского наместника великого князя Константина перелило чашу терпения поляков — в конце ноября 1830 года в Варшаве начался бунт.

«Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…»

Первые скудные сведения о нём вызвали переполох в Петербурге. В салоне Фикельмон обсуждались возможные его последствия.

Мы боимся, что оно будет гибельным! — записала 2 декабря 1830 г. Долли. — Семь убитых в первый день генералов явились первыми жертвами. Сколько семей будет обречено на несчастье и сколько слёз прольётся!

Через две недели: