Она друг Пушкина была. Часть 1 - [44]
Оставалась последняя надежда — сыновья Вельсбургов. Решила проверить и бродзянскую версию об увозе портрета Пушкина к ним в Вену. Мой первый звонок по найденному в телефонном указателе номеру Вельсбургов оказался неудачным. Женский голос не очень учтиво ответил мне, что Мария-Рут недавно умерла и никаких вещей из Бродзян у них нет. Оказалось, что я попала на дочь старшего сына Александра. А сам он умер ещё в 1961 году. К великому сожалению, я опоздала. А ведь у приезжавшей в шестидесятых годах из Вены в Бродзяны графини — сведения от тех же бродзянских старожилов — должны быть по меньшей мере два семейных альбома с фотографиями и рисунками (а среди них, сказывали, было и акварельное изображение Пушкина), да мало ли ещё чего. Растрогавшись от встречи с барыней, её бывшие слуги могли вернуть ей многое из прикарманенного. Я решила увидеться с её сыном Христианом. Мои венские приятельницы «из света» навели о нём справки: живёт замкнуто, бедно, работает слесарем. Его мать ещё поддерживала кое-какие светские знакомства, но сам он, из-за перехода в другую социальную категорию, естественно, не вхож в общество. Никто с ним не был знаком, и никаких рекомендаций мне не могли дать. Но удалось раздобыть его телефонный номер.
Я рискнула позвонить. Случилось это вскоре после моей поездки в Братиславу к Игумновой и в Бродзяны. Сотрудники бродзянского музея рассказали мне о внезапном появлении там Георга Вельсбурга. Видимо, предчувствуя приближение смерти, приехал в последний раз взглянуть на своё бывшее имение. Местные жители узнали графа. До этого момента все считали его погибшим в Дрездене во время бомбардировки. Об этом им сообщила сама графиня. С тех пор, по её словам, она ничего о нём не слышала. А граф тем временем благополучно проживал в Венгрии со своей второй женой. В августе 1984 года, вскоре после посещения Бродзян, он умер. Обо всём этом я рассказала его сыну. Но упоминание об отце ещё более ожесточило его. Видимо, семья давно знала и о местонахождении графа Вельсбурга, и о его второй жене. Графиня Мария-Рут, наверное, из гордости придумала для любящих посудачить местных жителей историю о его гибели в Дрездене. Когда я попросила Христиана встретиться со мной, он нелюбезно ответил: «Ничего о Пушкине, Бродзянах и обо всём с ними связанном знать не желаю! На эту тему ни с кем не намерен разговаривать!»
Что ж, его можно понять. Нелегко пришлось в Австрии молодой графине, оставшейся с двумя детьми без всяких средств к существованию. Во время жесточайшей тотальной бомбардировки англо-американской авиацией Дрездена, в мгновение ока превратившей этот прекрасный город в руины, графиня потеряла мужа. В Австрии у графов имелась незначительная недвижимость. Графиня сумела продать её и какое-то время продержалась на вырученные деньги. Когда они кончились, устроилась на работу в школу. На скромную учительскую зарплату не смогла дать детям образование.
Но вернёмся к письму Игумновой. Вы будете разочарованны, — писала она мне далее, — что не могу сообщить Вам ничего ценного. (Простите за мои каракули, я уже очень плохо вижу, но всё-таки надеюсь, что Вы их сможете прочесть.) Сама я доживаю свой век в Братиславе и завалена всякими собственными проблемами. Я избегаю всяких новых знакомых, так как они меня зря утомляют. Простите меня, но я не могу Вам помочь в Вашей работе. Считаю, что моя встреча с Вами излишня и жаль тратить на это Ваше драгоценное время. Извините меня за это. Желаю Вам всяческих успехов в Вашей работе и шлю Вам привет. Ваша А. Игумнова.
Вежливый отказ. Фиаско на всех фронтах. Но я всё же решила поехать в Братиславу. В Братиславском университете на кафедре русского языка мне дали телефон Игумновой. Звоню ей из гостиницы. Благодарю за обстоятельный ответ и пытаюсь её склонить хотя бы на короткую встречу со мной. Я надеялась, что она даст мне почитать свои «Воспоминания о Бродзянах».
— У меня ничего не осталось, — ответила она. — Всё давно раздала — один экземпляр в Пушкинский дом, другой Вареньке Исаченко, третий хранится у знакомых в Москве. Держать у себя незачем, пора уже умирать.
Хватаюсь за последнюю соломинку: «В таком случае разрешите мне ознакомиться с хранящимся у Варвары Александровны экземпляром?»
Вера Михайловна с неохотой соглашается на пятиминутную встречу. Жила она на улице Фучика, 29. На высоком этаже, без лифта. Встретила меня в дверях. Разговаривали на лестничной площадке. Старая, очень старая женщина, беспомощная в своём одиночестве. С русским мужем, как мне сказали, она давно разошлась. Постеснялась пригласить меня в комнату — чтоб не видела её бедности, запустения. На подоконнике нацарапала коротенькую записку к Вареньке — по иному она не называла Варвару Александровну. Милая Варенька! У меня не осталось ни одного экземпляра «Воспоминаний». Очень прошу тебя, разреши Светлане Павловне почитать их. Шлю тебе привет. Твоя Игумнова.
