Она друг Пушкина была. Часть 1 - [136]

Таинственная К**

Среди множества загадок, оставленных нам Пушкиным, — имя вдохновительницы поэмы «Бахчисарайский фонтан». В «Отрывке из письма к Д.», написанном в декабре 1824 г. для альманаха Дельвига «Северные цветы», Поэт зашифровал её имя литерой «К». Вот пассаж из него — головоломка для исследователей:

В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюблённого хана. К** поэтически описала мне его, называя la fontaine des larmes. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошёл дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. NN почти насильно повёл меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище, но не тем в то время сердце полно было: лихорадка меня мучила.

Что касается до памятника ханской любовницы, о котором говорит М., я об нём не вспомнил, когда писал свою поэму, а то бы непременно им воспользовался.

В этом ребусе необходимо отгадать имена нескольких человек, причастных к путешествию в Бахчисарай. Прежде всего — неизвестное лицо, от которого Поэт услыхал историю о странном памятнике. Затем некая дама, обозначенная буквой К**, поэтически описавшая фонтан слёз. Господин NN, водивший Пушкина по дворцу. И, наконец, «М.», рассказавший о памятнике ханской любовнице. Итак, Пушкин обязан своей поэмой четырём различным персонажам.

Начнём с конца. «М.» — лицо, давно выявленное. Это дипломат и писатель, член Российской академии, Иван Матвеевич Муравьёв-Апостол. Он посетил Крым в том же 1820 году, месяцем позже. В своей книге «Путешествие по Тавриде» (издана в 1823 г.) упоминает о знаменитом храме Девы, воздвигнутом Гиреем в память о Марии. Господин NN — один из братьев Раевских (по-видимому, Николай), с которыми Пушкин путешествовал по Крыму. История о странном памятнике рассказана Пушкину ещё в Петербурге. Кем? Исследователи[307] решили, что это была женщина. При этом считали: в Крыму она бывала до того, как поведала Поэту романтичную легенду Бахчисарая. Таких «неоспоримых» претенденток на роль вдохновительницы поэмы оказалось несколько: Мария Аркадьевна Голицына, Мария Раевская-Волконская или одна из её сестёр — Екатерина, Елена, Софья; Наталья Строганова-Кочубей, дочь прекрасной фанариотки — Софья Киселёва-Потоцкая. «Подозревали» также компаньонку барышень Раевских — молодую пленницу-татарку из Балаквы^{7}, и даже Екатерину Андреевну Карамзину. Но осталась ещё одна неизвестная (это уже четвёртое лицо, причастное к истории создания поэмы) — таинственная К**, поэтически описавшая фонтан слёз. Её отождествляли с незнакомкой, воспетой в элегии «Нереида». Стихотворение было напечатано без ведома автора в альманахе «Полярная звезда» за 1824 г. За сие самовольство — публикацию «глубоко личного» стихотворения Поэт — даже чуть было не поссорился с издателем А. А. Бестужевым. Посуди сам: мне случилось когда-то быть влюблённу без памяти, — писал ему Пушкин. — Я обыкновенно в таком случае пишу элегии, как другой мажет <…> свою кровать. Но приятельское ли дело вывешивать напоказ мокрые мои простыни? Бог тебя простит! но ты острамил меня в нынешней «Звезде» — напечатав три последние стиха моей элегии; чёрт дёрнул меня написать ещё некстати о «Бахчисарайском фонтане» какие-то чувствительные строчки и припомнить тут же мою элегическую красавицу. Вообрази моё отчаяние, когда увидел их напечатанными. Журнал может попасть ей в руки. Что она подумает, видя, с какой охотою беседую об ней с одним из петербургских моих приятелей. Обязана ли она знать, что она мною не названа, что письмо распечатано и напечатано Булгариным — что проклятая элегия доставлена тебе чёрт знает кем — и что никто не виноват. Признаюсь, одной мыслию этой женщины дорожу я более, чем мнениями всех журналов на свете и всей нашей публики[308]. (Подч. мною. — С. Б.)

Речь идёт о письме к Бестужеву от 8 февраля 1824 г., попавшем в руки Булгарина. В нём Поэт вновь упоминает о даме, которой он обязан сюжетом поэмы: Радуюсь, что мой «Фонтан» шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.

Но почему так трепетно, с какой-то рыцарской, несвойственной ему в ту пору, галантностью оберегал Пушкин от любопытных взоров её имя?

Прочитаем «Элегию»:

Среди зелёных волн, лобзающих Тавриду,

На утренней заре я видел нереиду.

Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть:

Над ясной влагою полубогиня грудь

Младую, белую, как лебедь, воздымала

И пену из власов струёю выжимала.

Вот, оказывается, в чём дело — сокрытый меж дерев Пушкин подсматривал (словно пубертатный мальчишка!) за купающейся Нереидой! Не женщины честь, а свою собственную оберегал Поэт! Такой дерзкий для дамы и постыдный для самого Пушкина поступок предан гласности! Да ещё чуть ли не с указанием имени дамы — та, что рассказала легенду! Ведь ближайшие друзья знали, кто она. Да, конечно же, было чем возмущаться! Глубоко личный момент стал достоянием публики!

Из перечисленных выше кандидаток на роль рассказчицы сразу же должна исключить Софию Киселёву, на которую указывал Л. П. Гроссман. Киселёва — мимолетное юношеское увлечением Поэта — конечно же, знала бахчисарайскую легенду (ведь неподалеку от Бахчисарая находились крымские имения Потоцких). Но сомневаюсь, что именно она пересказала её Пушкину. Трудно представить, что он до такой степени лицемерил, — в одно и то же время выговаривал Бестужеву за напечатанную без его ведома «Нереиду» и тут же — в не очень почтенных выражениях о графине — просил Вяземского