Она друг Пушкина была. Часть 1 - [124]

Белла Ахмадулина.

Отрывок из маленькой поэмы о Пушкине.

Поэт растерянно переминался, смущённо молчал. С ней речь хотел он завести и — и не мог… И в этот первый раз не произвёл на неё никакого впечатления. Это своё тогдашнее состояние он позднее опишет в романе: И вместе несколько минут они сидят. Слова нейдут из уст Онегина. Угрюмый, неловкий, он едва-едва ей отвечает.

Генерала, горделиво сопровождавшего сиятельную пани, звали Иваном Осиповичем Виттом. Он был её гражданским мужем.

Юную графиню Каролину Ржевускую выдали замуж за пятидесятилетнего (на тридцать три года старше!) богатого подольского помещика Иеронима Собаньского. Он был владельцем одного из самых больших торговых домов в Одессе. Но уже в 1816 году Каролина покинула мужа. Добилась отдельного вида на жительство. О её дальнейших отношениях с мужем почти ничего неизвестно. Как потом оказалось, Собаньский был членом Патриотического польского общества. Вместе с графом Ходкевичем устанавливал связь с Южным обществом для совместного участия в восстании. Бестужев-Рюмин и Сергей Муравьёв-Апостол от лица общества обещали полякам независимость и возвращение некоторых завоёванных территорий, а поляки — поддержку повстанцам и обязательство «отнять у цесаревича (польского наместника вел. кн. Константина. — С. Б.) средства возвратиться в Россию». После разгрома декабристского восстания Собаньский и граф Тарновский были арестованы и посажены в крепость за связь с декабристами. Но за отсутствием улик освобождены и отданы под надзор. Спустя много лет польский писатель Адам Ржонревский встретился в Париже с почти девяностолетней К. Собаньской. Она сохранила доброе здоровье и хорошую память. Он записал её воспоминания о Мицкевиче. Рассказывая о поездке с поэтом в Крым, мадам Лакруа (фамилия её последнего мужа) назвала в числе мужчин из сопровождавшей её «свиты» и своего бывшего мужа. Запомним этот вроде бы малозначительный факт — он ещё нам пригодится в дальнейшем. Оставив мужа, Собаньская, по всей вероятности, жила в волынском родовом имении или у отца в Киеве. Года через три после разъезда с Собаньским познакомилась с начальником военных поселений Новороссийского края графом Виттом.

Этот маленький, юркий, сухощавый и черномазый полугрек-полуполяк имел славу отчаянного Дон-Жуана. Мужчины ломали головы, пытаясь разгадать секрет его бешеного успеха у женщин. А прекрасные дамы теряли головы от его сладких речей и огненного пыла. Он не блистал образованностью, зато был страстным любовником. Не берусь утверждать, потеряла ли на какой-то момент свою очаровательную головку и моя героиня. Чужая душа — потёмки. Но в 1821 году она уже открыто жила с ним в Одессе. Страсть ли, богатство, высокое положение графа, а возможно, что-то иное заставили Собаньскую пренебречь мнением света и стать содержанкой Витта. Жениться на ней он не мог — у него была семья. Но проводил, по словам Вигеля, у Каролины дни и ночи. Граф знал цену доставшемуся ему бриллианту, вделал его в дорогую оправу — окружил её неслыханной роскошью. Изысканные туалеты, драгоценности, кареты, слуги. Прекрасно обставленный дом. Она устраивала балы и вечера, выезжала сама. Две или три порядочные женщины ездили к ней и принимали у себя, не включая в то число графиню Воронцову, которая приглашала её на свои вечера и балы единственно для того, чтобы не допустить явной ссоры между мужем и Виттом; Ольга же Потоцкая-Нарышкина, хотя по матери и родная сестра Витту, не хотела иметь с ней знакомства, все прочие также чуждались её. В этом унизительном положении какую твёрдость умела она показывать и как высоко подыматься даже над преследующими её женщинами! — вспоминал позднее служивший в то время в Одессе Ф. Ф. Вигель. С гордо поднятой головой входила она в гостиные, не обращая внимания на несущееся вслед злобное шипение светских кумушек, усаживалась на видное место, как королева на трон. Зато мужчины осаждали её салон — один из самых модных в Одессе. Восхищались её красотой, умными беседами, чарующим глубоким, грудным голосом и прекрасной игрой на фортепьяно. Снова слово Вигелю: Пален и Потоцкий часто бывали то на утренних, то на вечерних её беседах и весёлостию ума оживляли на них разговор; <…> Ланжерона строгая жена не пускала к ней. Вообще из мужского общества собирала она у себя всё отборное, прибавляя к нему много забавного, потешного. <…> Из Вознесенска, из военных поселений приезжали к ней на поклонение жёны генералов и полковников, мужья же их были перед нею на коленях[291].

Поэт стал бредить городом, где жила ошеломившая его Каролина. Из Киева по пути в Кишинёв завернул в Одессу — ещё разочек увидеть свою королеву. Новая встреча обуяла одержимостью — во чтобы то ни стало перебраться поближе к Каролине. Видимо, уже тогда вёл об этом какие-то переговоры с тамошним начальством. Пушкин окрылён обещанием и опрометчиво сообщает Дельвигу о своём намерении в письме от 23 марта 1821 г.: Недавно приехал в Кишинёв и скоро оставляю благословенную Бессарабию — есть страны благословеннее. Праздный мир — не самое лучшее состояние души. Даже и Скарментадо