Она друг Пушкина была. Часть 1 - [106]

[251]

Рассказ Петра Александровича Ефремова (записан в 1899 Сувориным): Уваров послал анонимное письмо к Пушкину о рогоносцах. Конст. Петр. Долгоруков и князь Гагарин утверждали, что они не принимали в этом участия. Николай I велел предупредить дуэль. Геккерен был у Бенкендорфа. «Что делать мне теперь?» — сказал он княгине Белосельской. «А вы пошлите жандармов в другую сторону». Убийцы Пушкина — Бенкендорф, княгиня Белосельская и Уваров. Ефремов и выставил их портреты рядом на одной из прежних пушкинских выставок. Гаевский залепил их[252].

Из письма П. А. Вяземского жене — март 1840 г.: Прежде заезжал я на часок к княгине Зенаиде, которая принимает у младших Белосельских, к коим, между прочим, я езжу. Но с молодою княгинею с нынешней зимы начал опять кланяться.

Расшифрую упоминаемые в этом отрывке имена. «Зенаида» — княгиня Зинаида Александровна Волконская, урождённая Белосельская-Белозерская, приятельница Пушкина. «Младшие Белосельские» — её сёстры Екатерина и Елизавета. Первая — замужем за генералом-адъютантом И. О. Сухозанетом. Вторая за военным министром князем А. И. Чернышёвым. И наконец, «молодая княгиня», с которой после смерти Пушкина не кланялся Вяземский, — Елена Павловна, по мужу Белосельская-Белозерская, урождённая Бибикова. Та самая роковая женщина, которую называли Данзас и Ефремов. Она была падчерицей Бенкендорфа — но это ещё не повод для её ненависти к Поэту. Как убедимся дальше, причин для вражды к Пушкину у княгини было предостаточно. Немалое значение для выскочки Елены Бибиковой имела и разделяющая их иерархическая пропасть. Белосельские-Белозерские были крепко связаны с российской олигархией — Чернышёвым, Сухозанетом, Бенкендорфом.

Без сомнения, влияние родственников тоже сыграло свою роль. Дядя Белосельской по отцу полковник И. П. Бибиков был начальником жандармской службы в Москве. Бенкендорф возложил на него слежку за интимными связями издателя «Московского вестника» Погодина и его соратников — князя Вяземского, Пушкина: Вы меня бесконечно обяжете, если найдёте средство получить и представить нам в копиях поэтические отрывки, которые сей последний собирается передать Погодину для публикации в его журнале[253]. Усердный сыщик строчил свояку донесения о встречах Поэта с литераторами, о произведениях Пушкина в «Московском вестнике», даже о его гонорарах за стихи и, что самое комичное, — выражал своё «авторитетное» мнение о литературных достоинствах публикаций. Пушкин был притчей во языцех в семье Бенкендорфа. Семейная неприязнь к Поэту не могла не повлиять на отношение к нему будущей княгини Белосельской.

Повторю ещё одно сведение о Белосельской — в письме Дантеса к Геккерену: Бедняга Платонов вот уже три недели в состоянии, внушающем беспокойство, он так влюблён в княжну Б., что заперся у себя и никого не хочет видеть, даже родных…[254]

Княжна Б. — княгиня Елена Павловна Белосельская-Белозерская. Согласно древнему обычаю, она не имела права именоваться княгиней, пока была жива носительница этого титула — её свекровь Анна Григорьевна (урождённая Козицкая, 1767—1846). Деликатность к ней Дантеса — не называет её полным именем из осторожности (письма, особенно иностранцев, перлюстрировались) — говорит о дружественном к ней отношении. В противном случае зачем щадить постороннего ему человека. Эта дискретность означает и другое — Геккерену хорошо известно имя этой женщины и он без труда поймёт, кого Жорж имеет в виду. Подтверждение близости Дантеса к Белосельским находим и в переписке Карамзиных. Александр пишет брату о рауте у Белосельских 5 ноября 1836 г. Приглашение к ним получил через некоего Ковалинского, но не поехал — меня вовсе не устраивало, чтобы именно он представил меня в их доме. Через две недели он был введён туда Дантесом. Александр одевается, чтобы идти на раут к княгине Белосельской, пообедав вдвоём с Дантесом у этого последнего (из письма Е. А. Карамзиной от 20 ноября 1836 г.).

Из воспоминаний Смирновой-Россет:

Это отвратительное создание, Елена Белосельская, была окружена поклонниками; эта женщина кокетничала с Григорием Волконским и Сутцо, и неизвестно, чья дочь её вторая малютка — Григория или Сутцо. Я думаю, что Сутцо, потому что это прелестное дитя похоже на него как две капли воды. Платонов, часто бывавший в свете, был, как кузен, хорошо принят у неё; он любезен, у него очень доброе и не слишком некрасивое лицо — но я нахожу его ужасным с его мохнатыми ноздрями. <…> И вот по глупости он сделал ей формальное предложение; тогда эта рожа ответила ему с разгневанным видом: «Как бастард осмеливается домогаться моей любви!»[255] А так как Платонов очень чувствителен к этому пункту, это ранило его в самое сердце. Между тем эта злючка уже устроила и совершила брак своей очаровательной сестры Мари с Григорием. Ей всё нипочем, она в день свадьбы будет спать с Григорием и продолжит это потом, живя одновременно с Сутцо, это сука, потому что она не любит любовью своих любовников, она, как Като[256], любит только похоть и грязную болтовню. Так вот, Платонов сказал мне один раз в Питере: «Какой гнусный город этот Петербург, в нём не найдёшь истинных друзей, которым можно доверить страдания своего сердца». Я ему сказала: «Но доверьте мне ваши горести».