Он ведёт меня - [6]

Разумеется, наставник новициев скептически отнесся к подобному энтузиазму со стороны юного послушника. И все же чувство, что я призван в Россию, никогда не покидало меня. Я никогда не считал его иллюзией, и оно сказывалось на каждой минуте моей жизни. Это было нечто неуловимое. Иногда я сознательно помнил об этом, иногда это бессознательно влияло на мои поступки. Но это было нечто очень реальное. Для меня это было тем же, чем, должно быть, был для патриарха Авраама призыв Бога оставить своих близких в Уре Халдейском и отправиться в землю, которую укажет ему Господь. Благодаря этому я смог покинуть семью и друзей, оставить в Соединенных Штатах своих товарищей-иезуитов и отправиться в Рим учиться в Руссикуме. В последующие годы мне было довольно тоскливо и одиноко. Когда я учился в Риме, умер мой отец, и я не смог приехать на его похороны. Когда наконец пришло время рукоположения, никто из моих родных не имел средств, чтобы приехать ко мне в Рим. И все же все за эти годы я ни разу не поколебался в своей уверенности, что Бог призвал меня к служению в России; я ни на минуту не усомнился, что однажды буду там служить.

Поэтому, когда вскоре после рукоположения мне сказали, что в данный момент направлять миссионеров в Россию не представляется возможным, я испытал одно из величайших разочарований своей жизни. Вместо России меня направили в миссию восточного обряда в Альбертыне. Я был горько разочарован: все, ради чего я стольким пожертвовал, ради чего учился, о чем мечтал, к чему готовился, оказалось невозможным. Но даже тогда, в момент величайшего разочарования, я ни на миг не усомнился, что воля Божия в том, чтобы однажды я был в России. И вот Макар спрашивает меня, готов ли я вместе с ним и с отцом Нестровым перейти Российскую границу! Когда я успокоился настолько, что мог позволить себе говорить, я почти вскричал: «Еще бы! Мы отправимся вместе. Весной мы будем в России!»

Я ликовал, и в таком настроении для меня не могло быть лучшего товарища, чем беспечный грузин Макар. Мы говорили и говорили. Замыслы, о которых он говорил, были и моими замыслами. Мы говорили о том, каким удивительным, таинственным образом действует Промысел Божий. Русские войска захватили Польшу и миссию в Альбертыне, то есть в некотором смысле я уже находился в России. Русские пришли ко мне, так что же может помешать мне отправиться к ним, пусть даже я должен для этого пересечь границу, закрытую для священников? И разве решение епископа закрыть миссию восточного обряда в Альбертыне не освобождает меня от обязанности оставаться здесь дольше? Беженцам в Россию требовались священники; пересечь с ними границу казалось делом несложным; здесь же нашему служению мешали красные – перст Божий присутствовал во всем этом настолько явно, что Божия воля казалась очевидной.

Несмотря на возбуждение, я чувствовал, что настал миг величайшей важности. Это был поворотный момент, начало нового пути, которое изменит все мое будущее. И в то же время случилось именно то, чего я всегда желал, на что надеялся, о чем мечтал с того самого дня в новициате св. Андрея. Никогда еще я не был так уверен, что это и есть воля Божия. И счастливо обсуждая с Макаром планы на будущее, я вновь почувствовал в глубине ту великую радость, тот глубокий внутренний покой, ту твердую уверенность, какие ощутил в тот далекий день много лет назад, впервые услышав призыв к апостольству в России.

Однако все оказалось не так-то просто. На следующее утро меня буквально затопили сомнения. Не позволил ли я своей давней мечте увлечь меня, возобладав над здравым смыслом? Могу ли я быть столь уверенным в воле Божией? Не потому ли я вижу в этой ситуации «знамение» Божие, что хочу его видеть? А может быть, я просто иду на поводу у собственных желаний, называя их волей Божией? То, что я тогда переживал, знакомо каждому, кому когда-либо приходилось бороться с собственной совестью, не зная, как поступить. Любому юноше, любой девушке, ощутившим призвание и усомнившимся в подлинности услышанного призыва, знакома эта борьба с сомнениями; им известно, как сильны могут быть доводы против.

Голова кипит от аргументов и рассуждений. Ее переполняют мысли о нынешних и будущих обязательствах перед родными и друзьями, о благе, которое можно принести, оставшись дома, и других возможностях послужить Богу и человеку, сомнения относительно мотивов, склоняющих разум то в одну, то в другую сторону, неуверенность в своей способности следовать такому призванию (и даже в призвании как таковом), туманный страх перед будущим и очень реальный страх совершить ошибку здесь и сейчас: знаешь, что нужно что-то решать, и в то же время понимаешь, что решить – значит взять на себя обязательство, от которого уже нет пути назад, обязательство, которое изменит весь ход твоей жизни. Человек, которому предложили новую, быть может, лучшую работу, женщина, которой сделали предложение, родители, планирующие переезд, подросток, размышляющий о своем будущем в меняющемся мире – все они знают тот беспокойный поток страхов и сомнений, ту борьбу вопросов и ответов, которые могут встревожить ум и парализовать волю в подобной ситуации.