Он ведёт меня - [19]

Если бы мы могли все время жить с осознанием того, что мы – сыны Небесного Отца нашего, что мы всегда у Него на виду и участвуем в деле Его творения, то все наши помыслы и все наши действия стали бы молитвой. Ибо мы непрерывно обращались бы к Нему, помнили о Нем, благодарили бы Его и просили о помощи, а согрешив, молили бы о прощении. А каждая подлинная молитва начинается именно с этого: с того, что мы предстаем перед Богом. Этой фразой пользуются все духовные авторы; каждый может представлять себе это по-своему, но осуществить это на деле иногда бывает труднее всего. Слова еще не составляют молитвы – даже слова молитвы «Отче наш», которой научил нас сам Господь, или любой другой известной молитвы, которая от постоянного повторения кажется нам легкой. Нет такой формулы, которая действовала бы сама по себе; не существует магического заклинания, которое будет автоматически услышано Богом и окажет свое воздействие. Молитва, подлинная молитва – это общение. А общение имеет место тогда, когда два человека, два разума действительно некоторым образом предстают друг перед другом. Поэтому в молитве мы должны не просто вообразить себе присутствие Бога в виде некоей отцовской фигуры. Его вымышленного или воображаемого присутствия недостаточно. Наша вера говорит нам, что Бог присутствует везде и всегда рядом с нами, нам же нужно только обратиться к Нему. Поэтому именно мы должны предстать перед Богом, обратиться к Нему с верой, подняться от воображения до веры – до осознания, что мы стоим перед любящим Отцом, всегда готовым выслушать наши детские истории и откликнуться на наше по-детски искреннее доверие.

Это кажется очень простым, когда это описывают духовные авторы или когда об этом говорит наставник новициев. И в тех редких случаях, когда это происходит, молитва действительно проста. Общение с Богом легко, когда чувствуешь (нет другого слова, чтобы описать это переживание) присутствие Бога в душе. Но человеческий разум так легко отвлечь. Более того, его легко ввести в заблуждение. Человек может произносить правильные слова и изрекать благочестивые формулировки с той же легкостью, с какой собака может «говорить», что хочет есть. Человек может выучить, что нужно говорить, и произносить нужные слова в нужных ситуациях. Однако такое механическое повторение заученных формул само по себе так же далеко от молитвы, как лай бедной собаки от человеческой речи. Бог может услышать, может понять – так же, как мы можем услышать и накормить собаку, – некое минимальное общение состоится, ведь у Господа никакие усилия не остаются без награды. Но это еще не означает, что мы действительно научились молиться.

Настоящие молитвы, как я сказал, имеют место тогда, когда мы наконец предстаем перед Богом. Тогда любая мысль порождает молитву, и слова зачастую даже излишни. Такая молитва поглощает. Пережив раз, ее уже никогда не забудешь. Но я не говорю здесь о какой-то великой мистической благодати. Я говорю лишь о беседе с Богом, спонтанном излиянии души, осознавшей – пусть мимолетно, – что она стоит, прильнув к коленам любящего и заботливого Отца. Тогда на ум стихийно приходят слова хвалы и благодарности, а также вопросы, просьбы и мысли о близких и их нуждах, с которыми сливаются доверительные признания в совершенных ошибках и бесхитростные обещания следовать только Его воле.

Иногда, по благодати Божией, такие минуты прозрения приходят почти внезапно. Но в основном молитва требует усилия со стороны человека. Мы должны научиться – как научился Христос – отвлекаться от окружающей обстановки, если хотим побыть наедине с Отцом. Иисус просто уходил – в пустыню, в горы, в поле, – оставляя Апостолов, учеников и следовавшие за Ним толпы, чтобы помолиться Отцу. Тем более для нас будет легче остаться наедине с Отцом, если мы удалимся физически, если найдем тихое местечко, где сможем мысленно сосредоточиться.

Ибо беспокойный человеческий разум, главное орудие человеческого общения, является также нашим главным камнем преткновения в молитве. Кажется, он от природы более склонен отвлекаться, чем сосредоточиваться. Он предпочитает быть свободным, непрестанно блуждать, хвататься за любую новую мысль, исследуя каждый ее поворот, нежели устремлять свое внимание в одном направлении и оставаться на одном месте. Он хочет вечно чем-то заниматься, непрестанно работать, беспокоиться, вспоминать, замышлять и планировать, мешать и спорить, искать и вопрошать. И даже когда мы пытаемся молиться, он норовит сыграть роль Бога и самостоятельно ответить на все наши просьбы, взяв на себя обе стороны нашей попытки общения с Господом. Или он вспыхивает гордостью, нетерпением, враждебностью, ожесточением или ненавистью, когда мы меньше всего этого желаем. Он чувствует себя оскорбленным или обиженным, виноватым или обескураженным как раз в тот момент, когда мы почти уже достигли цели. Иногда – и даже очень часто – время, которое мы отводим на молитву, полностью уходит на попытки овладеть нашим беспокойным умом, собраться с мыслями и сосредоточить все свое внимание на Боге. В таких случаях полезно и утешительно помнить о двух вещах: (1) что Бог сам начал этот разговор, вдохновив нас на то, чтобы мы посвятили это время молитве, и (2) что Он ценит наши попытки ответить и благословляет их.