Он убил меня под Луанг-Прабангом - [7]

- Он стрелял нам в грудь.

- Какая разница?

- Разницы никакой, - согласился Ситонг, - только он пленный.

- Вы говорите по-английски? - спросил Степанов.

Пленный сразу поднялся, и лицо его дрогнуло и стало растерянным.

- Кто вы? - спросил он.

- Патет-Лао, - ответил Степанов. - А вы?

- Пусть говорит правду, - сказал Ситонг. - Скажи ему, что у нас мало времени и трудно с местом в машине. Переводи, переводи! Переводи, повторил он. - Они бомбят наши госпитали. Они заставляют нас говорить так.

- Откуда вы? - спросил Степанов. - Ваше имя?

- Я из Гуэ. Меня зовут Нгуэн Ван Хьют. Меня забросили американцы.

Степанов перевел.

- Спроси его - будет он говорить все моему командиру?

- Да, - ответил пленный. - Конечно.

- Спроси его: зачем он прилетел к нам?

Пленный долго молчал. Это был не молодой уже человек, очень худой, слишком для вьетнамца высокий. Хотя, может быть, он показался таким Степанову из-за худобы.

- У меня же семья, - очень тихо ответил человек, и губы его затряслись.

23.45

- Я не хочу в бар, - сказал Эд. - Я никуда не хочу, Сара.

- А я очень хочу, - сказала она и прижалась лицом к его плечу, и стало ему от ее прикосновения пусто и горько.

- Не надо, - попросил он.

- Нет, надо.

- Зачем ты прилетела сюда?

Сара отодвинулась, поправила прическу и ответила:

- У тебя есть сын, Эд. У тебя есть семья.

- Я предал самого себя из-за семьи, из-за сына, из-за тебя, - ответил он. - Ты получаешь деньги, Уолту пока еще не бьют морду из-за того, что его папа бомбит Азию, - чего тебе еще надо? Из-за вас я потерял самого себя - чего вам всем от меня надо?

- Теряют, когда есть что терять.

- Ну вот, видишь... О чем же нам говорить? О чем, Сара?

- Ты ведь сам хочешь, чтобы все наладилось.

- Ненавижу, когда за меня говорят. Если бы я хотел, чтобы наладилось, я бы сказал тебе об этом. Кто из нас двух лучше знает меня: я или ты?

- Я.

- В каждом человеке живет много людей. Ты знаешь меня одного, мой радист - другого, мальчик - третьего, лаосцы - четвертого, а я - знаю себя пятого. И все мы разные. Ты всегда хотела, чтобы я был одним. Тебе надо было выйти замуж за клерка из рекламного бюро: они отличаются спокойной одинаковостью, а человек, который пишет или снимает, - обязательно должен быть психом. Ты этого никогда не могла принять, я шокировал тебя тем, что я был таким, каким был, а не был таким, как все.

- Ты изменял мне, Эд. Ты предавал меня с потаскухами, а я всегда была тебе верна.

- Сосуществование - это отнюдь не любовь, Сара, но любовь - это обязательно сосуществование! Любовь предполагает уважение к индивидуальности. Иначе - получается ярмо собственности. Ты считала меня своей собственностью, а человек принадлежит только самому себе.

- Я всегда была верна тебе, Эд. И меня никогда не тяготила эта верность.

- Что ты кичишься этим?! Что - верность?! Медаль за храбрость? Счет в Лозанне?! Когда верность делается тиранией, так лучше пусть будет взаимоуважительная неверность.

- Тебе всегда хотелось, чтобы я изменила тебе, я знаю. Ты всегда по ночам расспрашивал меня: "Как тебе было бы с другим? Представь, что я другой..."

Стюарту вдруг стало мучительно гнусно: так ему было однажды, когда он пошел в клинику - смотреть аборт. Он писал повесть, и ему надо было описать аборт. Он после этого уехал на два месяца во Флориду и пил, не просыхая, чтобы забыться.

- Ты все помнишь, Сара, - сказал он, - у тебя прекрасная память. А я, когда спрашивал тебя о чем-то ночью, не помнил ничего днем...

- Не ври себе, Эд.

И он понял, что она сейчас сказала правду, и это родило в нем злость.

- Скотина! - сказал он, сморщившись.

- Это ты - скотина, - тихо ответила Сара, - это ты подлая скотина, а не я.

- Так зачем ты приехала сюда?!

- Потому что я тебя люблю...

23.47

Ситонг укрыл трупы двух диверсантов брезентом, связал руки пленному и сказал шоферу:

- Едем.

Шофер сказал:

- Все-таки лучше бы его тут пристрелить. Вдруг впереди еще одна группа? Что тогда нам с ним делать?

Ситонг попросил Степанова:

- Переведи-ка - их выбросили одних или были еще группы?

- Было еще четыре группы, - ответил пленный. - По три человека в каждой

- Их бросили вместе?

- Вас бросили вместе? - перевел Степанов.

- Нет. Нас бросили последними.

- А те группы тоже должны делать засады на дорогах?

- Да.

- Где?

- Я не знаю.

- Ладно, - сказал Ситонг, - поехали. Мы успеем от него избавиться, если те нападут.

- Враги коварны, ночь темна, и нету серебристой луны, - как всегда, цветисто сказал шофер, включая мотор.

Они проехали километров пять, и Ситонг попросил:

- Останови машину. Я весь измазался кровью.

Шофер остановил машину. Ситонг- включил фонарик: весь брезент был черным от крови.

- Как будто оленя везем, а не диверсантов, - усмехнулся он.

Степанов вспомнил якутскую тайгу. Он бродил там вдвоем с охотником Максимом: они промышляли белку. В тот год было хорошее белковье - в тайгу ушли целые деревни, а в домах остались только глубокие старики и школьники. Малышей родители тоже забрали в тайгу, и поэтому поселки были тихие-тихие, будто военные.

Они с Максимом вышли однажды к избушке старика, который раньше был шаманом. К нему перестали ходить люди, потому что приехала девушка-врач. И старик, чтобы не голодать, начал охотиться за волками. Он брал на фактории стрихнин и выслеживал волков - они очень много задирали оленей. Он на это жил: за каждого волка ему давали пятьдесят рублей и двух оленей. Он даже по этому поводу выступил во время предвыборной кампании: рассказал жителям, как он плохо жил раньше и как хорошо ему жить теперь, когда он не эксплуатирует суеверия, а зарабатывает себе пропитание собственным трудом.