On the wild side - [5]

"Ты что, Лимон, я же тебя люблю. Ты мой единственный друг".

"Совсем охуел, Алекс?! -- сказал я, потирая левую руку. -- Ты что такой ди-кий..."

"Страна такая, Лимон... -- хулигански улыбнулся он. -- Не обижайся, ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты для меня как брат. Ты брат мой! -- закончил он по-этически. -- Давай выпьем!" -- И стукнул с размаху крепко своей пивной кружкой о мою пивную кружку.

"Видишь, как живу! -- обвел он рукой мастерскую. -- Там наверху еще один этаж, -- он указал на винтовую лестницу, как раз за моей спиной. -- Там спальни". -- От вездесущих русских сплетников, сеть их охватывает все материки и даже ост-рова мира вплоть до Новой Зеландии, я знал, что Алекс дошел до такой жизни, что вынужден будто бы совсем на днях отказаться от второго этажа и стаскивает все вещи на оставшийся. Но я ничего Алексу не сказал. Я Алекса всегда любил стран-ною любовью, я гордился его псевдорусской широтой, его безумием человека, не-известно зачем, исключительно из пижонства истратившего множество денег на всех и каждого. Было бы бестактно указать ему на надвигающуюся его бедность. "Леля, сообщившая мне по секрету, что Алекс занимал у нее деньги на еду, посту-пила нехорошо", -- подумал я.

На другом конце стола, пытаясь налить себе в бокал вина, Леля не сумела удержать галлоновую бутыль в равновесии и, задев ею о бокал, выплеснула со-держимое бутыли на стол и на свои светло-оливкового цвета брюки.

"Еб твою мать! -- выругалась Леля. -- Ни одного джентльмена вокруг!"

"Пизда дурная..." -- прокомментировал Алекс. Сидевший рядом с Лелей ка-зак оглушительно захохотал. Невероятно широкая под клетчатой рубашкой грудь его заколыхалась.

"Я ж тебя люблю, Лельчик!" -- воскликнул казак и, выйдя в кухню, вернулся с кучей бумажных салфеток. Торопясь, мы сообща разбросали салфетки по сто-лу.

Леля, брезгливо приподнявшись в мокрых брюках, дотянулась до бутыли и, взяв ее обеими руками, некоторое время пила из бутыли вино, шумно взглаты-вая.

"Штаны-то сними, посыпь солью, а то пятна останутся, -- посоветовал ей казак. -- Я тебе какой-нибудь халат дам". -- Вдвоем, покачиваясь, они ушли на-верх.

"Смотрите там у меня, не ебаться! -- строго закричал им вслед босс Алекс. И опять, обратив свое внимание на меня, спросил: -- Ну как живешь, Лимон, с ля-гушатниками?"

"Тихо живу, -- сказал я. -- Пишу себе. Еще одну книгу написал".

"Во Франции нечего делать творческому человеку", -- убежденно объявил Алекс.

"Париж красивый?" -- вдруг спросил доселе скромно сидевший в самом дальнем углу стола грузин.

"В жопу там в Париже ебут таких, как ты, Шалва... -- незло, но насмешливо сказал Алекс. -- Лимон, хочешь его выебать? Он, кажется, по тому же самому делу, что и ты, -- захохотал Алекс. -- Пойдите, пойдите на второй этаж, там на всех мес-та хватит... Идите, мальчики..."

Алекс знал по меньшей мере одну из моих жен, но почему-то упорно про-должает держать меня за гомосексуалиста. На людях. Я никогда особенно не воз-ражаю, после выхода моей книги "Это я -- Эдичка" многие в мировом русском комьюнити считают меня гомосексуалистом. Однажды, я был как раз в обществе Алекса в тот вечер, мне пришлось дать по морде наглецу, подошедшему к нашему столику, назвавшему меня грязным педерастом. В русском ресторане в Бруклине. Я сам шучу по поводу своего гомосексуализма направо и налево. Но не Алексу, по секрету рассказавшему мне как-то, как его еще пятнадцатилетним мальчиком сов-ратил отец-настоятель в русском монастыре, меня на эту тему подъебывать.

"Ты что такой агрессивный сегодня?" Он оправдался:

"Ой, Лимон, какой же ты обидчивый. Я же тебя люблю, Лимон! Я твой брат. Ты помнишь, ты сам сказал мне после смерти Володи: "Хочешь, Алекс, я заменю тебе Володю?"

"Хитрый ты, Алекс... -- сказал я. -- Все помнишь, что тебе выгодно".

"А ты думал... -- усмехнулся он. -- Эх, Лимон, друг ты мой... -- Опять, потя-нувшись до меня с трона, он больно шлепнул меня по плечу: -- Рад тебя видеть! Думал, не придешь. Все, все от меня отвернулись! Трудности у меня, денег вре-менно нет, галерейщика нет, вот и дела хуевые пока... Но я вылезу! Я вылезу и всем им, сукам, покажу!"

Я подумал, что человек он сильный, хотя и не очень разумный. Вылезет, наверное.

"Эй! -- крикнул грубиян Шалве. -- Посмотри там в холодильнике, осталось ли еще выпить".

Грузин молча встал и пошел к холодильнику. Заглянул:

"Только одна банка пива, Алекс". "Сходи за пивом, раз не хочешь ебаться с Лимоном", -- ласково сказал Алекс и, вынув из бумажника двадцать долларов, дал их грузину.

По этим-то двадцати долларам, как-то несвойственно-бережно переданным Алексом Шалве, я и понял, что положение его действительно очень серьезное. Обычно двадцатидолларовых бумажек в бумажнике Алекса просто не было. Толь-ко сотенные. Сдачу с сотенных Алекс всегда бестолково заталкивал в джинсы и, когда в следующий раз расплачивался, вынимал опять сотенную. Это был его осо-бый, русско-кавалерийский шик.

"Я расшиваюсь, -- доверительно объявил мне Алекс. -- Ничего крепче пива мне нельзя".

"Я бы на твоем месте и пива не пил", -- заметил я неодобрительно.