Он строит, она строит, я строю - [33]

По двору поползли страшные слухи. Казалось, из всех щелей повылезали убийцы и Страшилы.

Пришлось спросить у мамы.

— Мам, Берия — предатель?

— Нет.

— Он отравил Сталина?

— Нет.

— А почему Алекся во дворе орет: «Берий, Берий, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков. Не хотел сидеть в Кремле — так лежи теперь в земле»?

— Не повторяй глупостей.

Сразу видно, что мама ничего не хочет мне говорить, потому что считает, что я маленькая. Она и папе не разрешает ничего при мне говорить. Стоит ему из газеты что-нибудь вслух прочитать, как она сразу показывает на меня глазами.

— Папа, Маленков предатель?

— Не говори, чего не понимаешь.

— Почему же его из правительства выгнали?

— Не выгнали, а заместили.

И папа ничего не хочет мне говорить.

Не знаю, но почему-то мне все время кажется, что если я не буду ходить каждый день к «Русскому дизелю», он остановится. А за ним перестанут работать все остальные заводы и фабрики в городе. И тогда вся страна начнет медленно умирать.

Странно, что никто этого не замечает. Одна только Алла с первого этажа говорит со мной не как с маленькой. Когда ее выпускают гулять с Сильвой, мы идем за сараи, садимся на корточки и делаем вид, что строим из щепок шалаш.

— Хочешь, я тебе самую-самую страшную тайну скажу?

— Хочу.

— Только смотри, никому-никому…

— Угу.

— Сталин — предатель.

— Ничего подобного: предатель — это тот, кто Сталина предал. Берия, например. А Сталин был самый главный, Как же он мог сам себя предать?

— Ничего ты не понимаешь, он всех людей в тюрьму сажал.

— Не всех, а только тех, кто хотел его отравить.

— Ну, подумай сама, как те, кто не живет в Москве, могут его отравить?

— Из других городов — это были шпионы.

— Вся страна шпионы и предатели? Так не бывает! Мы с тобой, например, не предатели, мы еще дети.

— Ну и что ж, что дети. За страну отвечают все: и те, кто на заводе работает, и те, кто учится. Вот Алекся-косоглаз или Обезьяна вырастут и тоже станут шпионами — раз они плохо учатся.

— Что ж ты хочешь, что б их тоже расстреляли?

Ой, не хочу, конечно. Хорошо, что она еще не сказала:«А сама-то ты как учишься?!»

Алла старше, умнее меня и почему-то, может быть, отдельно от всех. А я не могу. Я могу только вместе со всеми, вместе со страной.

Но все— таки какая-то тайна тут есть. Я ее чувствую. Но почему-то мне никто не хочет ее объяснить. Будто я здесь чужая.

— Хочешь, я тебе секрет покажу?

Нет у Ленки никакого секрета. Просто хвастать пришла. Вон на голове новый платок, значит, платком и будет хвастать.

— Ну, пожалуйста, брось свой журнал, и пошли в туалет. Я тебе что-то скажу.

— Мне нужно уроки делать.

— Не ври. Закрой дверь на крючок и спусти воду, чтобы Ксения не услышала.

Нет, кажется, у Ленки все-таки что-то случилось. Иначе у нее глаза бы не бегали, как мамина экспериментальная крыса по клетке.

— Ну?

— Что ну?

— Где же твой секрет?

— А что ты мне за него дашь?

— Нет у тебя никакого секрета.

— Подожди, не открывай крючок… Вот!…

Ой! Зачем Ленка сняла платок? Разве девочки бывают лысыми? Такой головы даже у стариков не бывает, у них остается хоть капельку волос на затылке.

— Что с твоими прекрасными косами?!

— Грибок. Болезнь такая. Тебе тоже придется идти к врачу. Это заразно. Может, и у тебя грибок.

— Нет!

— Да! У тебя тоже будет грибок! У всех в квартире будет!

Нет! Я не могу, чтоб мои мама и папа ходили с такой безобразной лысой головой! У меня— то ладно: все равно кос никогда не было! Но у них…Нет, к взрослым от детей грибок не пристает.

— … Не уходи… Пожалуйста…

Ленка по— старушечьи завязала под подбородком платок и села на стульчак. У нее даже лицо изменилось: раньше глаза были остренькими черными точечками, а теперь стали круглыми серыми и совсем без ресниц.

— Тебе больно было?

— Не-а. Намазали мазью, а потом щипчиками вытаскивали по волосинке.

Теперь ее в школе задразнят. С такой головой вообще в школу лучше не ходить. А вдруг это на всю жизнь? Всю жизнь дома не просидишь.

— Хочешь, я потрогаю твою голову?

— Потрогай.

Гладкая какая кожа. И теплая. Я думала противно будет.

— Давай в фантики играть.

— Давай. У тебя «Мишка на севере» есть?

— Нет.

— А мне бабушка целый килограмм принесла. У нас конфеты вообще в доме не переводятся. Но «Мишку на севере» я больше всего люблю.

— Не жиль. Ты на них дуешь, чтобы пальцами дотянуться.

— Это ты жилишь, у тебя пальцы длиннее. Про Гришина слышала?

— Нет.

— Его бабушка высудила из комнаты.

— Тебе его не жалко, он же твой дедушка?

— Ну и что, раз он пьяница, так и нечего… еще вещи из дома таскать начнет.

— Ему спать теперь негде. Я видела, как он спал у пивного ларька.

— Ну и что, раз у нас импортные вещи, так и нечего.

Мы играли в фантики, и я совсем забыла про Ленкину голову. Только когда она жилила, я говорила про себя: «лысая» и сразу же переставала на нее сердиться. Мы бы играли и дольше, если б в дверь не стала барабанить Ксения.

— Вылезайте кобылы, кому говорят! Ишь повадились туалет занимать! Места им другого нет!

— Подумаешь, уж и в туалет сходить нельзя.

— Эва, Соплюшка Германская, отвечать научилась! А ты чего глаза свои цыганские вылупила, тебя Никифоровна везде ищет!

— Зачем?