Он поет танго - [8]

Вот уже десять суббот подряд в клубе «Сандерленд» триумфально побеждал знаменитый баритон Антонио Росси, и было объявлено, что он снова собирается выступать. Его репертуар было легко предугадать: только самые модные танго, удобные для танца. Эстефано, напротив, решил представить на конкурс одно из танго, написанных до 1920 года, но без двусмысленных оборотов, чтобы не оскорблять дам.

Похоронная контора часто простаивала в связи с отсутствием покойников. Эстефано использовал такие моменты, чтобы еще раз спеть «Рука в руке» — танго Селедонио Флореса[22] с неожиданно счастливым финалом. Юноша колебался, не выбрать ли что-нибудь из Паскуаля Контурси[23] или Анхеля Вильольдо[24], но в итоге сделал выбор в пользу танго, которое нравилось его матери. Часами, устроившись посреди пустых гробов, обмотав шарф вокруг шеи, юноша отрабатывал мимику Гарделя. Он обнаружил, что выглядит более лихо, когда обходится без трости и держит микрофон, сидя на скамеечке.

Накануне конкурса Эстефано раскопал среди хлама в приемной своей конторы приложение к старому номеру газеты «Ла Насьон», посвященное автору единственного романа, умершему от тифа в расцвете лет. Настоящее имя романиста, Хосе Мария Миро, ничего не говорило юноше. Зато его псевдоним по звучанию был так похож на «Карлос Гардель», что молодой певец решил им воспользоваться. Если бы он назвался Хулиан Мартель — именно такое имя избрал несчастный писатель, — могла бы возникнуть путаница; сделаться Карлосом Мартелем — это будет почти что плагиат. В итоге юноша склонился к имени Хулио Мартель. Когда он записывался на конкурс, то обошелся без своей комичной фамилии и назвался просто Эстефано. Теперь он попросит, чтобы его объявили под новым именем.

В семь часов вечера одной ноябрьской субботы распорядитель клуба «Сандерленд» впервые представил публике молодого тенора. Перед ним уже спели шесть участников, все с невыразительными голосами. Зал следил за происходящим на сцене невнимательно в ожидании Антонио Росси, который собирался повторить — по просьбе публики — «В этот серый вечер», танго Мореса[25] и Контурси. Местом для танцев служила баскетбольная площадка, с которой убрали кольца; назавтра ее должны были использовать для турнира детских футбольных команд. В дальнем углу площадки размещался помост с двумя пюпитрами для скрипок сопровождения. Большинство певцов слишком близко подходили к микрофону, и их выступления прерывались громким писком, что не могло не раздражать публику. Отдельные нетерпеливые фанаты Росси предпочитали поболтать или вовсе покидали зал. Большинство интересовались только выступлением своего кумира, бесспорными результатами голосования и танцами под пластинки с записью больших оркестров — после объявления победителя.

Еще до своего выхода на сцену Эстефано, который уже окончательно стал Хулио Мартелем, знал, что проиграет. Когда он взглянул на себя в зеркало в коридорчике, его сверкающий костюм, рубашка со слишком большим воротом и нелепый галстук-бабочка привели певца в уныние. Его прическа, укрепленная стойким фиксатуаром, которая так хорошо блестела в четыре часа, к семи вечера растрепалась и покрылась дымкой перхоти. Когда Хулио Мартель вышел на сцену, его приветствовали лишь робкие аплодисменты сеньоры Оливии и трех ее соседок. Пока он добирался до своей скамеечки, ему показалось, что по залу пронесся сочувственный шепоток. Когда скрипки заиграли вступление к «Рука в руке», певец придал себе смелости, вообразив, что он стоит на палубе корабля, неотразимый, словно Гардель.

Да, может быть, его жесты были лишь пародией на движения бессмертного певца, знакомые по его фильмам. Но голос его был неподражаем. Этот голос в одиночку расправлял крылья, пробуждая больше чувств, чем могла вместить целая человеческая жизнь, и уж конечно больше, чем, при всем уважении, несло в себе танго Селедонио Флореса. «Рука в руке» — это была история женщины, которая оставляла любимого мужчину ради жизни в достатке и удовольствии. Мартель же превратил его в мистический плач о том, что человеческая плоть преходяща, а душе так одиноко без Бога.

Скрипки, которые подыгрывали Мартелю, звучали расстроенно и не в лад между собой, но их звучание оказалось скрадено безмерностью этого пения, которое летело вперед, словно золотая фурия, и превращало в золото все, что встречалось на его пути. Дикция Эстефано оставляла желать лучшего: он забывал выпевать «с» на конце слов и произносил «эзамен» и «эстаз» вместо «экзамен» и «экстаз». В той записи «Рука в руке», где звучит гитара Хосе Рикардо, Гардель иногда произносит «р» вместо «н». Мартель же, наоборот, обращался со звуками так, будто они стеклянные, он в целости и сохранности передавал их умолкнувшей публике, которая была зачарована уже после первой строфы.

Мартелю аплодировали стоя. Восторженные женщины, нарушая условия состязания, вызывали его на бис. Певец покинул сцену смущенный, ему пришлось опереться на палку. Сидя на скамье в коридоре, он слышал, как следующий исполнитель подражает завываниям Альберто Кастильо[26]. Потом до него донесся шквал оваций, которыми публика приветствовала выход Росси. Первые же строки танго «В этот серый вечер», которые его соперник ронял бесцветным голосом, убедили юношу, что в этот вечер произойдет кое-что похуже, чем его поражение, — его забвение. Голосование подтвердило — как и всегда — подавляющее преимущество Росси.