Оловянные солдатики - [11]

— Вам не кажется, что у него ханжеский вид? — спросил он у Мак-Интоша.

— Да уж так всегда, стоит ему только окунуться. Мелкий конструктивный недостаток. Устраним при доводке.

— Но, Мак-Интош, если самопожертвование доставляет ему удовольствие, это ведь нельзя считать решением этической проблемы, правда?

— Не понимаю, почему бы ему не получать удовольствия от праведных поступков.

— Какая же это жертва, если приносишь ее с удовольствием?

— Да вы истый пуританин, Голдвассер! Что праведно, то праведно, а если извлекаешь удовольствие их праведного поступка, то тем лучше.

— Поступок, может, и праведный. Но, согласитесь, Мак-Интош, этически он не интересен!

Доведенные до белого каления, они пронзали друг друга взглядами. Голдвассера бесила мысль, что этот упрямый жирный тугодум в чем-то немаловажном, может быть, умнее его самого. Но, наверное, и Мак-Интоша бесила мысль о том, что в конечном итоге его здравый, неповоротливый мозг не выдерживает конкуренции с блистательным умственным аппаратом Голдвассера.

— Как бы там ни было, — сказал он, — на открытие вашего нового корпуса приедет королева.

— Надо полагать, Нунн снова нажал кнопки?

— Надо полагать, так.

— Еще раз запрягли элиту.

— Надо полагать, это значит, что вам волей-неволей придется поставить там хоть какие-то опыты.

— Ничего подобного.

— Все равно намерены бойкотировать?

— Безусловно. Я же вам говорил. И Нунну говорил. Не желаю иметь с новым корпусом ничего общего. Нечего мне там делать. Я достаточно загружен самаритянской программой. Твердишь-твердишь одно и тоже с утра до вечера.

— Будут неприятности.

— Ну и пусть.

На помост подняли увесистый мешок с песком и уложили на плоту бок о бок с «Самаритянином».

— Майна! — рявкнул Мак-Интош.

Плот взметнулся над водой и стал без рывков опускаться. Снова наступила гулкая тишина.

— А здесь ведь логическая неувязка, — ни с того ни с сего заявил Голдвассер, и голос его загудел под самой крышей.

— Вира! — рявкнул Мак-Интош.

Всплеск воды слился с отголосками слов «неувязка» и «вира», их пошло бросать от стены к стене, от резервуара к потолку. Пока плот восстанавливал равновесие, «Самаритянин» и мешок бесстрастно созерцали друг друга. Когда плот стало захлестывать, «Самаритянин» ухватил мешок и попытался измерить объем его черепа. Он сделал было свои четыре экономных движения, но, сбитый с толку не похожей на череп формой мешка, помедлил, принял какое-то решение, задумчиво пожужжал и замер в неподвижности.

— Умница, — тихонько выдохнул Мак-Интош.

Плот погрузился лишь частично. Но постепенно вода покрывала «Самаритянина» и мешок, а те стоически смирялись с судьбой. Первым исчез под водой мешок. За ним, напоследок окинув мир безропотным взглядом мученика, исчез и «Самаритянин». Набухший, съежившийся, темный, искаженный в воде предмет неотвратимо опускался на дно.

— Ну вот, надеюсь, теперь у вас нет возражений против «Самаритянина-2», — сказал Мак-Интош. — Видите, он даже не пытается жертвовать собой ради мешка.

— Вижу, — ответил Голдвассер, — но, Мак-Интош, вы ведь добились только того, что ко дну пошли оба.

— Эх, Голдвассер, — сказал Мак-Интош, — какой же вы закоренелый циник.

5

Нунн положил на письменный стол ракетку для сквоша, которую не выпускал из рук. Заодно, раз уж он оказался у письменного стола, стоило уточнить по календарю дату Хенлея[6]. Затем выбрал клюшку в сумке для гольфа (она лежала в углу кабинета) и начал практиковаться в подаче с метки — колышка, поставленного среди ковра.

Он был человек благоразумный. Знал, что ответственный руководитель должен лелеять свои способности руководителя. И потому всю текучку перекладывал на плечи секретарши, мисс Фрам, а сам целиком посвящал рабочий день тому, чтобы сохранять форму. Он придерживался тщательно составленного расписания игр, готовился к играм, смывал с себя усталость после игр, следил, как играют другие, разговаривал об играх и продумывал разговоры об играх. Пока мисс Фрам вкалывала в приемной — проверяла выплату денег служащим, нанимала новых лаборантов, препиралась с представителями профсоюза, боровшимися за равноправие в столовой, — Нунн у себя в кабинете смазывал крикетную биту, отвлекаясь лишь, чтобы послать мисс Фрам за билетами на полицейский чемпионат по боксу или в магазин спорттоваров за очередной дюжиной воланов. Так он сохранял бодрость духа до той поры, когда придется вершить дела, достойные его ответственного руководства.

Кроме того, игры — дело важное еще и по другой причине. Они дают тему для разговоров с подчиненными. Нунн, как он часто подчеркивал, сам-то не был кибернетиком. Большую часть жизни он подвизался на интеллектуальной службе офицера армейской контрразведки, оттаптывал пальцы ног безвестным смутьянам в безвестных колониях занятие, привившее ему здравые практические навыки командования людьми и подхода к ним. В качестве руководителя он обнаружил, что игры — тема, на которую можно поговорить со всяким. Об играх он разговаривал со своими подчиненными-рядовыми. Об играх он разговаривал со смутьянами при допросе, чтобы разрядить обстановку, прежде чем оттаптывать им пальцы ног. Об играх он разговаривал со всеми начальниками отделов в институте. Солдаты, черномазые, долгогривые интеллигенты — все вы из одного теста сделаны. Заговори с ними об играх сразу беспомощно умолкают.