Оливковая ферма - [86]

Я спешу к стойке в вестибюле и там выясняю, что уехать из Польши не так просто, как я думала. Сегодня есть только один прямой рейс на Лондон, но все билеты распроданы не только на него, но еще на пять дней вперед. А что, если полететь через Париж? Амстердам? Через Франкфурт? Портье искренне мне сочувствует и обещает сделать все, что можно. Я возвращаюсь в ресторан и выпиваю еще несколько чашек кофе, а потом звоню продюсеру. «Ну конечно же тебе надо ехать, — твердо говорит он. — Я отвезу тебя в аэропорт».

Каким-то чудом свободное место находится, и я лечу в Лондон через Берлин. Времени до рейса совсем мало, и за торопливым завтраком мы с продюсером обсуждаем рабочие моменты. За ночь он успел просмотреть переписанные сцены, и они ему понравились. По его мнению, проблем с драматической редакцией не возникнет. В субботу и воскресенье он вместо меня посетит запланированные совещания, выслушает и запишет все замечания польской стороны, а утром в понедельник познакомит с ними меня. Я молча киваю, не понимая и половины из того, что он говорит. Все мои мысли сейчас только о том, что ждет меня в Англии.

* * *

Тридцать шесть часов спустя, вечером в воскресенье, я опять в своем номере в варшавском отеле. Здесь ничего не изменилось, только горничная застелила постель да сложила в аккуратную стопку разбросанные по полу листы бумаги. Через четверть часа в баре у меня встреча с директором картины, художником и продюсером: они дали мне полчаса на то, чтобы принять с дороги душ и позвонить маме. Я только что положила трубку. Мама сказала, что два часа назад умер отец. Мой самолет в это время был в воздухе, где-то между Берлином и Варшавой. Я собираю листки со сценарием и иду к лифту. В баре мои коллеги ждут меня с бокалом шампанского, которое стоит здесь целое состояние.

— Ну как, ты готова вернуться к работе?

Я киваю, решив пока не рассказывать им о том, что узнала. Встреча заканчивается только в четыре утра. Прижав к груди сценарий, я бреду к лифту. В душе у меня черная, будто выжженная пустота. Продюсер провожает меня. Он все знает.

— Представляешь, когда ты позвонила мне в субботу утром, я не спал и думал о своем отце. Он серьезно болен. Я думал, что бы я стал делать в такой ситуации. Тебе еще повезло. Мой живет в Австралии.

Я опускаю голову и пристально разглядываю ковер. Повезло?

— Ты сказала Мишелю?

— Нет еще, — качаю я головой. — Похороны в следующий понедельник. Я поеду.

— Конечно. К тому времени ты и так уже уедешь отсюда. Ты хорошо поработала. Спасибо тебе.

Он неловко обнимает меня и уходит.

* * *

Дни идут один за другим, и каждый следующий в точности похож на предыдущий. На студии происходят непрерывные совещания, и пока наш продюсер с жаром защищает мой сценарий от бессмысленного нагромождения драк и погонь, на которых настаивают поляки, я молчу, тупо глядя на стол или на белые стены офиса. Все это меня уже не интересует, хотя я и помню, что от меня сейчас зависит работа очень многих людей. И что сценарий я посвятила своему отцу, которого больше нет.

К концу недели выясняется, что из Варшавы опять невозможно улететь. Ни за какие деньги. Я говорю, что в таком случае арендую машину и поеду на ней до Германии и полечу оттуда. Или пойду пешком. Я уже на грани истерики, но выход опять находится. На этот раз я полечу из Варшавы во Франкфурт, из Франкфурта в Ниццу, а уже из Ниццы — в Лондон. В Ницце мне придется провести ночь, а значит, хоть ненадолго, я смогу заехать домой. Сейчас для меня это особенно важно.

Я звоню Хашиа, чтобы предупредить о своем прилете, а он сообщает мне, что пропала Безимени. В перерывах между совещаниями с редакторами, бухгалтерами и художниками я обзваниваю все собачьи приюты на юге Франции. Собака нигде не появлялась. Я звоню в полицию и пожарным. Они тоже ее не видели. Вне себя от волнения, я звоню ветеринару, и он обещает, что вывесит фотографию Безимени во всех местных магазинах и у себя в лечебнице. На сердце у меня невыносимо тяжело.

Лазурный Берег приветствует меня ослепительным солнцем и тропической жарой. В Варшаве тоже было тепло, но там я почти не выходила на улицу и меня все время знобило, и только сейчас я с удивлением понимаю, что лето в разгаре. Наверное, впервые в жизни я чувствую себя чужой среди всего этого беззаботного курортного веселья. Только на нашей узкой дороге, бегущей по склону среди пламенеющих олеандров и небесно-голубых кустов плюмбаго, я начинаю понемногу приходить в себя, а при виде моих оливковых деревьев наконец-то понимаю, что я дома, и на душе становится чуть-чуть полегче.

На «Аппассионате» меня уже ждет факс от продюсера, сообщающего, что все четыре переписанные серии одобрены и приняты. Полякам они очень понравились. Значит, после того как в Англии я попрощаюсь со своим отцом, мне можно будет вернуться сюда и переписывать первую серию уже в своем любимом кабинете. Съемки начнутся вовремя.

Беда

Лето быстро катится к концу. Толпы отпускников с детьми уже упаковали свои чемоданы и двинулись на север. Первый осенний ветер уносит с побережья въевшийся в него за два отпускных месяца аромат солнцезащитного крема и сдувает со столиков бумажные салфетки. Мы с Мишелем сидим в кафе на пляже. Последние отдыхающие еще нежатся на песке у кромки прибоя, а вокруг нас загорелые, упитанные датчане, немцы, англичане и шведы громко переговариваются, стучат приборами, курят и заказывают ланч.