Олимпиец - [76]

К Курт вёл себя так, как Сэм в Перте. Он, конечно часто находился у беговой дорожки, и Сэм, старый плут, как–то подошёл к нему и демонстративно пожал руку: надеюсь, вы на нас не сердитесь? Сэм, мол, всегда знал, что я к нему всё равно вернусь, но он даже доволен, что я уходил именно к Курту, — теперь передо мной чудесная перспектива.

Курт ничего не ответил, выглядел он расстроенным, слушал Сэма, а мне едва кивнул. Что же, не мне его осуждать.

Сэм, как всегда, разработал всю тактику. Предварительный забег и полуфинал пробежать вполсилы, только чтобы пройти дальше. Он сказал: «Ты сейчас в отличной форме, и нет нужды выигрывать каждый забег, чтобы доказать своё превосходство. Кейта — бегун одного темпа. У него нет ни стратегии, ни тонкого расчёта. Обрати внимание на его время в забегах на 1500 метров и на милю. Оно меняется разве что на две–три секунды. Я таких называю монотонными бегунами. А ты — бегун–творец, у тебя есть темперамент. Ты можешь блеснуть в ответственном забеге и остаться в тени во второстепенном. Чем меньше духовной и физической энергии ты затратишь в предварительных забегах, тем больше останется для финала. В финале же ты позволишь Кейте задать свой темп и будешь всё время держаться за ним ярдах в десяти, а на финишной прямой обгонишь его. Он уже не сумеет перестроиться, увеличить темп — психологический шок будет слишком силён».

Всё это было прекрасно, пока он говорил, но мне становилось не по себе, когда я видел, что на меня махнули рукой и не сомневаются в победе Кейты. На беговой дорожке все фотографы и репортёры гонялись за ним, снимали его, говорили о нём. Я не завидовал, просто мне это не нравилось, может, пару раз я высказывался не по делу. Боюсь, и Алан не верит в мою победу. Он, правда, ничего такого не говорит, но я чувствую.

Вчера ко мне на беговой дорожке подошла Хельга. Шёл дождь, и я сперва её не узнал. В это время тренировался Кейта. Она кивнула в его сторону и сказала: «Здорово бегает, а?» Я согласился и добавил: «Посмотрим, как он побежит на будущей неделе».

В деревне мы жили в одной из белых хижин вместе с Ронни Блэком; с ним мне было хорошо, — может, потому что он тоже воспитанник Сэма. Ему бежать на 110 метров с барьерами. Он знает, что шансов у него нет, но жаждет показать всё, на что способен. В команде вообще хороший настрой. Даже Рон Вейн не смог его испортить.

Ронни мне говорил: «У этих африканцев нет силы воли. Они хороши, пока всё идёт хорошо. И вообще, тут он в непривычной обстановке, ещё больше, чем мы».

Пожалуй, он прав, к японцам ещё надо привыкнуть. Они всё время глазеют на нас, будто мы явились из космоса. Чудаки–фотографы приходят в деревню, сперва снимают тебя, а потом спрашивают, кто ты такой. На стадионе из громкоговорителей несутся таки звуки, каких мы раньше не слыхали, а толпа иногда ведёт себя так тихо, будто тут не Олимпиада, а похороны.

Кое–кто из спортсменов ездит в Токио поглядеть на город, но только не я — всё кончится, тогда можно и Токио посмотреть. Я оставался в деревне, и мне она нравилась больше, чем в Риме, здесь зелено, кругом велосипеды — бери любой, а потом можешь его оставить где угодно. Правда, Сэм не советовал мне увлекаться велосипедом, это нехорошо для мышц.

Я сошёлся с Купером — в каком–то смысле наше положение было одинаковым: у обоих отнят рекорд; не будь Кейты, мы считались бы фаворитами, а так на нас никто не обращал внимания. Терри даже пошутил: «Давай, Айк, бросим монету, кому из нас серебро, кому бронза». А я ответил: «Пусть забирает себе обе, меня интересует только золото».

Честно говоря, я встревожился, когда увидел, как Кейта пробежал в предварительном забеге, лучше бы и не смотрел, а просто потом узнал его время, которое, кстати, говорило само за себя. Сэм уверял меня, что он бежал на пределе, но я чувствовал — он мог бы легко сбросить ещё три–четыре секунды.

После этого забега я уже не мог спать. Всё думал, как мне бежать в полуфинале, особенно если мы попадём в один забег.

Сэм сказал: «Беги так, как мы планировали. Я уже говорил тебе — он бегун одного темпа и ему не надо особенно напрягаться. Чтобы показать такое время. Но это также означает, что бежать быстрее он не может. Уверен, он в жизни не сталкивался с болевым барьером, и тут у тебя перед ним колоссальное преимущество. Под моим руководством ты привык к боли, научился побеждать её. Но не надо напрасно расходовать энергию. В полуфинале тебе важно выйти в финал — больше ничего. Значение имеет только финальный забег, только он оставляет след».

В день полуфинала погода была дрянь — сыро. Я сидел с Сэмом в автобусе, который вёз нас из деревни на стадион, и знал, что Кейта где–то сзади. Слава богу, по жребию мы попали в разные забеги. Сэм сказал: «Для тебя такая погода в самый раз, а он к ней не привык». Но я лично предпочёл бы солнце, этот дождь действовал на нервы.

Кейта бежал в первом полуфинале вместе с Купером. Терри шутил накануне вечером в клубе: «Ладно, посмотрим, действительно ли этот парень — человек». Я себя чувствовал скверно и молился, чтобы Терри выиграл — ведь если он обгонит Кейту, значит, смогу обогнать и я.