Олимпиец - [19]

«Его действительно не включили в сборную для встречи с Россией в Уайт — Сити и Чехословакией в Праге, но юный Лоу несколько раз подряд пробежал милю быстрее четырёх минут, его снова пригласили для участия в международном матче, и от добился блестящей победы против Польши в Уайт — Сити. Скромный бегун Лоу считает, что его заслуга невелика, и приписывает её буревестнику британских легкоатлетов Сэму Ди, чьё отсутствие в Лейпциге явилось, по мнению многих, причиной неудачи Лоу. «Благодаря Сэму я снова в форме, — говорит Лоу. — Сэм смотрел тот забег по телевидению и точно определил, в чём моя ошибка, будто всё время был рядом».

«Ты не был виноват. Я тебя ни в чём не виню. Жаль, что твой первый международный матч состоялся не здесь, а за рубежом. Ты оказался во власти пигмеев, с их отравленными стрелами и ядовитой завистью. Эти люди не хотели твоей победы, потому что это была бы моя победа. Для них счастье сказать: «Его готовил Сэм Ди, вот он и провалился». Тебе дали установку — нелепее не придумаешь. Каждый бегун имеет право на победу. Если он на это не способен, нечего ему и на старт выходить, а те, кто набирает команду, не должны включать его в сборную. Ты мог победить в том забеге. Будь я там, ты бы победил. Ты должен был пропустить мимо ушей всё, что шло вразрез с моими указаниями. Придёт время когда эта роскошь будет тебе доступна. Ты обретёшь зрелость и уверенность в себе. Сейчас ты ещё молод. Это я виноват, что отпустил тебя одного. Надо было найти дипломатический ход, чтобы не ехать, сослаться на травму. Но мне казалось нечестным вставать на твоём пути, тебе было бы тяжело отказаться от участия в сборной. Ты бы мог ошибочно решить, что другой шанс уже не представится. Когда в следующий раз ты поедешь за рубеж, я буду там — пусть мне придётся пройти весь путь пешком или переплывать реки».

И ведь как сказал, так и сделал. Он объявлялся откуда ни возьмись в Париже, Милане, даже Варшаве, всё в тех же джинсах и старом свитере, с большим рюкзаком за спиной, иногда на велосипеде, иногда добирался на попутках. Вряд ли он хоть раз ездил поездом. Бог знает, как ему удавалось — перебираться через границы, покрывать такие расстояния, зная всего несколько слов на чужом языке. Поразительно, как он всего добивался жестами и улыбками, — тут было, на что посмотреть…

Иногда он появлялся прямо в день забега, бывало, так поздно, что я уже терял надежду и чувствовал себя подавленным, но к старту он поспевал всегда. Например, в Будапеште, на ещё одном огромном стадионе, бегунов на 1500 метров уже вызывали, и вдруг я вижу, как мой седовласый добрый ангел вырывается от полицейского и прыгает через перила прямо к дорожке. Потом он сказал мне: «Последние десять миль я шёл пешком». Тут два полицейских добрались–таки до него; поднялась суматоха, спортивные представители, переводчики и я пытались объяснить, кто он такой, и под конец всё уладилось.

Руководителям нашей сборной всё это не нравилось, они не признавали Сэма, даже предупредили меня: если он будет ездить за мной по всей Европе, меня больше не включат в сборную. В Париже он сцепился с Брейди, а потом с Роном Вейном в Уайт — Сити. Брейди заявил: «Они не ваши и не мои. Они сами себе хозяева». Брейди сказал: «Пока они бегают за Великобританию, их тренер — я». А Сэм ответил: «Я и не пытаюсь тренировать парня. Разве здравомыслящий человек станет тренировать бегуна за полчаса до старта? Я просто хочу его поддержать».

Неудивительно, что официальные лица, с их напыщенными буржуазными манерами, ненавидели его. Он приводил их в замешательство, сразу находил общий язык со спортсменами, а они так не могли. Что касается Джека Брейди, тут, конечно, шла речь о зонах влияния… К тому же они находились в совершенно разных положениях. Джек — хороший, солидный, слегка примитивный и ортодоксальный тренер — занимал официальное положение. А Сэм был человек без статуса, так, сбоку припёка. Джек добивался своего в поте лица, а Сэма, я думаю, вела интуиция. Джек мог ночи напролёт говорить о физиологии, изометрии и изотонике, о кардиореспираторной годности — он как следует подзубрил всё это в специальной школе. Сэм же никогда не переступал её порога; его высказывания — смесь оригинальности и вздора, не всегда обдуманные, нередко блестящие — неизменно возбуждали интерес у слушателей, по крайней мере на первых порах. Не знаю, кто из них лучший тренер. С тем же успехом можно сравнивать воду и огонь. И у того, и у другого были достойные ученики. Отражение себя в других — это и есть тренерская работа.

Конец года — это была фантастика. Мы разъезжали по всей Европе, по всем местам, о которых я знал лишь понаслышке, но даже не в этом дело: везде я выигрывал. О Лейпциге я уже не вспоминал и к концу сезона стал первым бегуном Великобритании; казалось, я обгоню кого угодно в мире, лишь бы Сэм был рядом. За время между Лейпцигом и последним стартом в октябре я проиграл всего два раза: Варгашу, когда действительно был не готов после травмы, и в Швеции — там в каком–то скромном соревновании уступил австралийцу Макколлу.