Ольга Яковлева - [41]
Нянечка в раздевалке посмотрела на неё подозрительно:
– Далеко собралась?
– Учительница послала. За тетрадкой. Я тут рядом живу…
Теперь уже всё, назад пути не было! Дверь школы громко хлопнула. Ольга вышла на мороз. Солнце сверкало над домами, словно кусок льда. А может, не такой уж и мороз был. Но Ольгу трепала, била противная дрожь. Она шла, стараясь не смотреть по сторонам, на прохожих. Урок прогулять! Какой второклассник на это решится? А ведь она была ещё и девочка!..
Наконец она пришла. Тут и правда недалеко было. «345-е отделение милиции». Ольга потянула тяжёлую дверь, прошла тёмный предбанничек до следующей двери. За нею было светло, даже ярко. Пустые белые стены, висят два портрета. За барьером два милиционера. Один по телефону разговаривал, другой читал какую-то бумагу.
Который бумагу читал, поднял голову и посмотрел на Ольгу. Он смотрел прищурясь – в один глаз ему дым лез от зажатой в зубах папиросы.
– Ты чего? – Папироса запрыгала, как живая. И дым изо рта клубами полетел за барьер.
– Мне Потапова нужно, – сказала Ольга.
– Потапова? А зачем тебе Потапов?
– Он человека одного ищет, а я его нашла!
– Альберт Васильич! – крикнул милиционер с папироской. – Поди сюда на минуту.
Откуда-то из глубины вышел человек. Ольга сразу его узнала: это был тот самый, которого она прищучила в квартире у старика ботаники. Только теперь он был в простом костюме, а не в милицейском. Потапов тоже Ольгу узнал.
– Ну что у тебя? – спросил он не очень-то приветливо. Ольга протянула письмо. Потапов пробежал его глазами. Посмотрел на обороте – пусто. Спросил:
– А конверт где? Не потеряла?
Да так строго спросил, будто правда ему конверт зачем-то нужен. Сердце у Ольги упало. Она сунула руку в фартук… Слава богу, на месте!
– Вот за это молодец! – обрадовался Потапов. – Прямо-таки хвалю! – Он взял конверт, повертел его в руках туда-сюда. – У него что, на станции Клязьма какие знакомые есть?
– Я не знаю, – пожала плечами Ольга и тут же подумала: «Откуда он про Клязьму узнал?» И вдруг вспомнила: «Огоньков в лагере был на Клязьме. Летом!.. Он же говорил. Там и товарищ у него какой-то!»
– Ясно! – сказал Потапов. – Надо деду срочно позвонить. Какой там телефон у него, не помнишь? – спросил он, а сам уже начал рыться в своей записной книжке.
Милиционер, который до этого всё время разговаривал по телефону, в эту секунду разъединился и протянул трубку Потапову:
– Пожалуйста, товарищ лейтенант… Говори, девочка, номер-то! Говори, говори!
Потом произошёл разговор. Вернее, один Потапов говорил. Но всё было понятно:
– Можно к телефону товарища Огонькова? Что?.. Это из милиции спрашивают… Вот как? Извините… – протянул пустую трубку милиционеру у телефона.
Тот лихо бросил её на рычаг.
– Видишь ты, какие дела, – сказал Потапов, – придётся нам самостоятельно действовать… Скончался он нынче ночью, Борис Платоныч Огоньков…
Лицо Потапова стало расплываться, растекаться… Вот и умер старик ботаники. Как-то невозможно было думать, что он умер. И что это вообще значит – умер? Ольга не знала. Но знала только, что это навсегда.
Она опустила голову, с ресницы оборвалась слеза и стукнулась прямо о чёрный кружок на конверте, который она держала в руках, о штемпель. И сквозь эту слезу, словно сквозь увеличительное стекло, Ольга заметила на штемпеле чёрные буквы: «Ст. Клязьма, Моск. обл.»
«Вот, значит, откуда Потапов всё узнал, – подумала Ольга, – вот, значит, откуда. Ага, ну понятно…» Эта мысль так и эдак всё крутилась, извивалась у неё в голове, словно была самой главной, не давала ни о чём думать.
Ах, как всё закружилось дальше, закружилось, поплыло в медленном водовороте печальных событий.
Из милиции она пошла куда-то – как говорится, куда глаза глядят. Просто шла и шла – ноги переставляла. А куда было идти? В школу? Но такими вдруг малышовскими, неважными показались ей школьные заботы: арифметика, русский, чтение… И домой не могла она идти: сразу надо было бы объяснять, почему не в школе, да почему лицо такое, да что случилось… Но это невозможно было объяснять. Об этом язык не поворачивается, об этом душа не поднимается говорить. Даже маме!
И вдруг она поняла: стоит ей туда вернуться – туда! – где говорят, суетятся, плачут, где звонят об этом по телефону, стоит ей вернуться, старик ботаники и правда умрёт. А здесь, среди чужих и незнакомых, он был жив.
Ольга как-то даже немного успокоилась. Нащупала в кармане, выудила со дна две монетки по три копейки. У какого-то метро купила себе пирожок с капустой.
Двери метро всё время размахивали руками, словно ссорились. Из них – вместе с чёрным паром и сами как чёрный пар – выходили люди… Ольга жевала пирожок и думала о Генке, о Борисе Платоныче. Вернее, вспоминала разные их разговоры, вспоминала, как они в лес поехали.
Вспоминала, как Огоньков убегал… Сколько дней с тех пор прошло? Какая-то неделя. В журнале против её имени едва ли прибавилось две-три новых отметки. А кажется, давно-давно!..
И ещё она чувствовала у себя в голове какую-то словно бы перегородку – такую тоненькую, как из папиросной бумаги. По эту сторону можно было думать про что хочешь. А на той стороне были мысли, из-за которых она домой не шла. Ольге всё время казалось, что она сейчас заденет эту перегородку, надавит на неё и порвёт.
