– Да, вы правы, – ответил старик ботаники, – И конечно, логически ваши доводы…
Дальше он стал говорить много непонятных слов, вроде этих «логических доводов». Прежде Ольга ни разу от него такого не слыхала. Она подумала: «Вот сейчас хоть в сто ушей подслушивай, а всё равно без толку!»
В общем-целом, она поняла, конечно: старик ботаники не хотел Огонькова с милицией разыскивать. Говорил, что это для них обоих обидно, «недостойно наших отношений» – так он сказал.
– Нет, профессор! – строго выговаривал милиционер. – Я всё-таки решительно отказываюсь вас понимать!.. Мальчик пропал – вы должны были заявить. Это же самая обычная вещь. И более того – ваш гражданский долг!..
Борис Платоныч промолчал. Вообще они, наверное, целую минуту не говорили друг другу ни слова. Наконец милиционер не выдержал:
– Ну хорошо! Вы хотя бы представляете, в какие края он мог податься?
От старика ботаники опять ни звука.
– Нет, просто удивительно! – воскликнул милиционер. – Ну как, скажите на милость, мы сможем его отыскать? Вы разводите руками, школа тоже…
Они ещё поговорили так некоторое время. Причём милиционер всё заметнее и заметнее поругивал старика ботаники… Всё же как это странно выходило. Он ведь такой хороший, Борис Платоныч, чуть ли не самый добрый на свете. А сколько он лет прожил! Ого-го! Он столько прожил, что даже настоящим стариком успел стать – седым, морщинистым, больным. Но всё равно каждый ругает его, кому только не лень. Словно Борис Платоныч какой-нибудь им мальчишка, какой-нибудь Генка Огоньков!..
Ольга вдруг без разрешения вошла в стариковскую комнату и громко сказала – чуть ли не крикнула:
– А вам уже пора лекарство пить!..
Борис Платоныч глянул на неё медленно и удивлённо, а милиционер наоборот – резко обернулся, хотел сказать что-то, даже рот раскрыл и… не проронил ни звука. Словно бы у него внутри крутились разные колесики, но за главный зубец не задевали. Милиционер будто вдруг забуксовал на своей гладкой и строгой речи…
Но стоять посреди комнаты с открытым ртом, да ещё милиционеру со звёздочками на погонах, конечно же, неловко! И милиционер начал вдруг кашлять. Вышло, что вроде бы не Ольга его сбила, а он сам закашлялся – и всё. Но вообще-то и Ольга, и старик ботаники, и сам милиционер знали, как было дело.
А милиционер между тем вынул из кармана белый чистенький платок, вытер губы и сказал:
– Словом, мы поняли друг друга. А что касается поисков, то, конечно, я приложу все усилия… – После этого он очень быстро ушёл.
Ольга и старик ботаники остались вдвоём. Молчали. Всё-таки взрослые должны первые что-то говорить. Но старик ботаники, видно, не знал этого правила. Ольга сказала:
– Может быть, я чайник пока поставлю?
Она сказала «пока», словно бы у неё были ещё важные дела и разговоры со стариком ботаники, которые она откладывает на потом, а сейчас вот, «пока», чайку согреет. На самом-то деле ничего такого не было. Просто она неловко себя чувствовала перед Борисом Платонычем и совершенно не знала, о чём с ним говорить.
Поставила чай. Заглянула потом в холодильник: заросший холодом кусок мяса, кусок сыру, весь скрюченный, половинка творожного сырка – такая засохшая и в такой засохшей бумажке, будто здесь с позапрошлого года лежит… Да ел ли что-нибудь Борис Платоныч эти двое суток?!
Ольга побежала в комнату. Старик ботаники лежал, совсем её не слыша, уставя окостенелый взгляд в стену напротив себя.
– Вы покушать не хотите? – спросила Ольга тихо. – Я быстренько: в магазин – и обратно… Борис Платоныч!
– Спасибо, девочка, – ответил старик ботаники, а сам неотрывно продолжал глядеть в свою стену, словно там телевизор стоял!..
Ольга оделась, опять вошла в комнату:
– Ну, я пойду?
– Ступай, ступай…
Про деньги он, конечно, совсем не помнил. Разве до того ему было!.. Ольга стояла в дверях – что ей оставалось делать? Наконец старик ботаники отклеил глаза от своего невидимого телевизора, повернулся к Ольге, вопросительно на неё посмотрел.
– А-а!.. В шкафу, в пиджаке моём…
Ольга, ни слова не говоря, подошла к шкафу, открыла скрипучую зеркальную дверцу. Пахнуло на неё старинным нафталиновым запахом, знакомым по старой квартире, а теперь почти забытым. Она сразу нашла чёрный пиджак старика ботаники и в первом же попавшемся кармане кошелёк. Сунула его в карман – в тот же, где авоська лежала, – и выскочила на улицу…
* * *
И только уже в магазине заглянула в кошелёк. Прямо на виду, в первом отделении, лежала бумажка пятидесятирублёвая!.. И больше ни копейки… Ольга так и замерла. Невольно с опаской огляделась кругом: вдруг кто выхватит! Таких денег ей, конечно, никто никогда в руки не давал. Пожалуй, Ольга их никогда и не видела толком… Она медленно подошла к кассе:
– Батон и половину чёрного, сто пятьдесят российского сыру, сто колбасы… – с замеревшим сердцем протянула бумажку.
– За сыр-колбасу не выбиваю! – заученно и немного сердито сказала кассирша. А про деньги ни слова! Будто каждую минуту приходят к ней второклассницы с такими деньжищами в руках.
И кругом тоже никто ничего не замечал. Все были заняты своим, своим… Вот вроде бы все вместе, в одном магазине, но никто словно не видел друг друга. И Ольгу никто не видел с её опасной пятидесятирублёвой бумажкой.
