Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы - [63]
А Пастернак в то время, когда Ольга делает запись в дневнике, живет редактурой и чтением друзьям и знакомым глав из начатого еще в 1945 году романа, будущего "Доктора Живаго". Все это происходит под непрерывное шельмование его в газетах.
Фадеев почти во всех выступлениях, поминая Ахматову и Зощенко, героев печально известного ждановского постановления, непременно присовокупляет к ним имя Пастернака. Власть хотела от Пастернака угодной ей реакции, чтобы предъявить ее Западу, – поэт не отзывался. Тогда его решили разбудить – статьей Алексея Суркова "О поэзии Бориса Пастернака", вышедшей 21 марта 1947 года в газете "Культура и жизнь", где снова и снова говорилось о том, что поэт отстал от современности, о полной невнятице его писаний.
Сурков не терпел Пастернака и давно ждал своего часа. И вот, после проработки Пастернака в "Правде", выступает с разоблачением поэта-отшельника.
Ольга Берггольц с горечью откликается на грубый газетный окрик Суркова дневниковой записью от 23 марта: "Ну а как же все-таки не пить после такой статьи, как сегодня в "Культуре" – о Пастернаке?! Хорошо, если еще только запьешь, – а ведь надо бы вешаться! Феномигин не помогает, хотя сейчас приняла уже второй порошок, чтоб не хотеть спать после обеда… Всё, что пишу, – ложь. Потому что стыдно писать… после таких статей. Если б это было частные мысли Суркова: нет, это правительственная травля чудеснейшего и, в сущности, глубоко-безобидного поэта. Его травит наш мудрейший ЦК…
И в той же газете – "письма читателей" – о "Девушке моей мечты".
Надо было убить Ахматову и Зощенко и почти убить Пастернака (теперь, кажется, убивают совсем) – за безыдейность – для того, чтобы пустить на экраны всей страны антихудожественный, кабацкий, блядский, геббельсовский фильм. Трудно вообразить себе что-либо пошлее и растленней этой картины. Но наше расцветшее кино дало полмиллиона убытка, и конечно, все высокие идейные соображения пошли на хер. После припадка 14/VIII–46, охватившего всю страну, дается немецкая пошлость – еще одно оскорбление нам, т.с., вдогонку к первому. Затем, когда дефицит был с лихвой возмещен, ибо растущий зритель ходил по ночам на картину, ни раньше, ни позже появляется сводка "писем читателей" там же, где напечатан шулернический, подлейший донос на Пастернака. Да-с! А мадригалы ей пиши!"
Но Ольга ошибается. Пастернак вовсе не чувствует себя несчастным, он вовсе не страдает. Наоборот, счастлив как никогда. Он живет своей работой, у него разворачивается любовный роман с Ольгой Всеволодовной Ивинской, с которой он познакомился осенью 1946 года в журнале "Новый мир".
Разговоры о романе Пастернака с Ивинской, о ее красоте вскоре дошли до Берггольц – женское самолюбие ее было задето.
В начале 1947 года Пастернак объяснился Ивинской в любви, что стало началом счастливого и трагического периода жизни поэта. 4 апреля 1947 года он написал ей на прежней книжечке стихов "Жизнь моя, ангел мой, я крепко люблю тебя". После этого Ольга Берггольц и получила тот самый нежно-дружеский ответ, в котором ревнивым чутьем уловила холодность.
В дневниковой записи от 8 ноября 1952 года она признается, что уничтожила несколько писем Пастернака.
"Под его строчками шел последний – мрачнейший год:
Кроме одного его письма и этого его стихотворения – все остальное я сожгла в июльские дни этого года, – зачем, идиотка, ничего там не было "крамольного"…
Я видела его последние разы уже сильно надломленным, после ареста его последней любви.
Если бы не Ивинская, любовный воздух романа "Доктор Живаго" наверняка был бы другим. Любовь уводила Пастернака от постановлений, от яростных нападок в свой адрес. И только с арестом Ольги Ивинской осенью 1949 года стало понятно, что и его, наконец, поймали в сети.
Но и в эти дни Ольга Берггольц оставалась верна своей любви к Пастернаку-поэту и в трагические дни смерти М. М. Зощенко соединила их в своем дневнике:
"22 июля 1958 года. Сегодня утром умер Михаил Михайлович Зощенко. Так все это меня переворотило, что не только работать не могу, а отвечаю невпопад и даже забыла, – отдала Маргошке[119] свою рукопись – или потеряла. Я ни в чем не могу упрекнуть себя по отношению к М.М… после XX съезда первой и, кажется, единственной ринулась в драку за него, – говоря о необходимости пересмотра знаменитого постановления и доклада Жданова и отношения к Зощенко вообще. И все же чувство глубокой вины – своей – за трагическую судьбу его легла сегодня на душу, как камень. Впрочем, и никогда-то оно меня не покидало – чувство вины и чувство стыда – и перед ним, и перед Ахматовой, и Пастернаком и многими другими, напрасно и варварски загубленными и травимыми художниками".
За окнами. 1947–1948
…А у меня – истинная слава, любящий красивый муж… А жизни – вроде и нет…
Из дневника Ольги Берггольц
Лето 1946 года в зерновых районах России, Украины, Молдавии было засушливым. Сталинское руководство, как в свое время ленинское, прибегло к продразверстке. Колхозы и совхозы обязаны были сдать пятьдесят два процента урожая – больше, чем в годы войны. В преддверии большого голода началось бегство сельского населения из центральных областей.
Наталья Громова – писатель, драматург, автор книг о литературном быте двадцатых-тридцатых, военных и послевоенных лет: «Узел. Поэты. Дружбы и разрывы», «Распад. Судьба советского критика», «Эвакуация идет…» Все книги Громовой основаны на обширных архивных материалах и рассказах реальных людей – свидетелей времени.«Странники войны» – свод воспоминаний подростков сороковых – детей писателей, – с первых дней войны оказавшихся в эвакуации в интернате Литфонда в Чистополе. Они будут голодать, мерзнуть и мечтать о возвращении в Москву (думали – вернутся до зимы, а остались на три года!), переживать гибель старших братьев и родителей, убегать на фронт… Но это было и время первой влюбленности, начало дружбы, которая, подобно пушкинской, лицейской, сохранилась на всю жизнь.Книга уникальна тем, что авторы вспоминают то, детское, восприятие жизни на краю общей беды.
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
Эта книга о судьбах поэтов в трагические 30‑е годы на фоне жизни Москвы предвоенной поры. В центре повествования, основанного на ранее неизвестных архивных материалах и устных воспоминаниях М. И. Белкиной, Л. Б. Либединской и других современников тех лет, – судьбы поэтов, объединенных дружбой и близкими творческими позициями, но волей судеб оказавшихся на разных полюсах. Главные герои книги – Б. Пастернак, В. Луговской, Н. Тихонов, Д. Петровский, а также знаменитые и незаслуженно забытые поэты и писатели, без которых невозможно полно представить русскую литературу советской эпохи. Издание переработанное и дополненное.
В книге приведены уникальные, ранее не публиковавшиеся материалы, в которых представлена культурная среда начала и середины XX века. В письмах и дневниках содержится рассказ о событиях в жизни Марины Цветаевой, Бориса Бессарабова, Анны Ахматовой, Владимира Маяковского, Даниила Андреева, Бориса Зайцева, Константина Бальмонта, Льва Шестова, Павла Флоренского, Владимира Фаворского, Аллы Тарасовой, Игоря Ильинского и многих-многих других представителей русской интеллигенции.Дан развернутый комментарий, приведены редкие, впервые публикующиеся фотоматериалы.
Наталья Громова – писатель, историк литературы, исследователь литературного быта 1920–1950-х гг. Ее книги («Узел. Поэты: дружбы и разрывы», «Странники войны. Воспоминания детей писателей», «Скатерть Лидии Либединской») основаны на частных архивах, дневниках и живых беседах с реальными людьми.«Ключ. Последняя Москва» – книга об исчезнувшей Москве, которую можно найти только на старых картах, и о времени, которое никуда не уходит. Здесь много героев – без них не случилась бы вся эта история, но главный – сам автор.
Роман философа Льва Шестова и поэтессы Варвары Малахиевой-Мирович протекал в мире литературы – беседы о Шекспире, Канте, Ницше и Достоевском – и так и остался в письмах друг к другу. История любви к Варваре Григорьевне, трудные отношения с ее сестрой Анастасией становятся своеобразным прологом к «философии трагедии» Шестова и проливают свет на то, что подвигло его к экзистенциализму, – именно об этом белом пятне в биографии философа и рассказывает историк и прозаик Наталья Громова в новой книге «Потусторонний друг». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
«Я был предубежден против Александра Сергеевича. Рассказы об известной дуэли, в которой он был секундантом, мне переданы были его противниками в черном виде. Он уже несколько месяцев был в Петербурге, а я не думал с ним сойтись, хотя имел к тому немало предлогов и много случаев. Уважая Грибоедова как автора, я еще не уважал его как человека. «Это необыкновенное существо, это гений!» – говорили мне некоторые из его приятелей. Я не верил…».
В книгу вошли жизнеописание и история обретения мощей святого, молитвы преподобному Сергию Радонежскому и рассказ о Троице-Сергиевой лавре.
Книга о выдающемся датском писателе Хансе Кристиане Андерсене подготовлена издательством в связи с юбилеем — 175-летием со дня рождения Андерсена, исполняющимся в 1980 году. Сочетая точность изложения и живость прозаического произведения, книга Бо Грёнбека подробно знакомит читателя с жизнью писателя, огромным кругом его друзей и почитателей, с его творческим процессом, реакцией критики на его романы, драматургию, повести и сказки, иными словами — со всем тем, что составляло его жизнь, что сделало его одной из выдающихся личностей Европы.
Как это часто бывает с выдающимися людьми, Марко Поло — сын венецианского купца и путешественник, не был замечен современниками. По правде говоря, и мы вряд ли знали бы о нем, если бы не его книга, ставшая одной из самых знаменитых в мире.С тех пор как человечество осознало подвиг Марко, среди ученых разгорелись ожесточенные споры по поводу его личности и произведения. Сомнению подвергается буквально все: название книги, подлинность событий и само авторство.Исследователь Жак Эре представляет нам свою тщательно выверенную концепцию, приводя веские доказательства в защиту своих гипотез.Книга французского ученого имеет счастливое свойство: чем дальше углубляется автор в исторический анализ событий и фактов, тем живее и ближе становится герой — добрый христианин Марко Поло, купец-романтик, страстно влюбленный в мир с его бесконечным разнообразием.Книга вызовет интерес широкого круга читателей.
Гэта кніга складаецца з артыкулаў "нефармальнага" кшталту, якія друкаваліся ў розных сродках масавай інфармацыі. У розны час гэтыя людзі працавалі ў нашай краіне ў якасці замежных дыпламатаў. Лёсы іх склаліся па-рознаму. Нехта працуе ў іншых дзяржавах. Нехта ўжо выйшаў на пенсію. Нехта вярнуўся ў Беларусь у новай якасці. Аднак усіх яднае адно — гэта сапраўдныя сябры Беларусі. На момант размовы з імі не ўсе ведалі беларускую мову дасканала і саромеліся на ёй размаўляць, таму пераважная большасць артыкулаў напісана на рускай мове, аднак тэндэнцыя вывучаць мову той краіны, у якой яны працуюць, не толькі дамінавала, але і стала абавязковым складнікам прафесійнага жыцця замежных дыпламатаў.
Об этом удивительном человеке отечественный читатель знает лишь по роману Э. Доктороу «Рэгтайм». Между тем о Гарри Гудини (настоящее имя иллюзиониста Эрих Вайс) написана целая библиотека книг, и феномен его таланта не разгадан до сих пор.В книге использованы совершенно неизвестные нашему читателю материалы, проливающие свет на загадку Гудини, который мог по свидетельству очевидцев, проходить даже сквозь бетонные стены тюремной камеры.
«Пушкин был русским Возрождением, Блок — русским романтизмом. Он был другой, чем на фотографиях. Какая-то печаль, которую я увидела тогда в его облике, никогда больше не была мной увидена и никогда не была забыта».Н. Берберова. «Курсив мой».
Александр Ливергант – литературовед, переводчик, главный редактор журнала «Иностранная литература», профессор РГГУ. Автор биографий Редьярда Киплинга, Сомерсета Моэма, Оскара Уайльда, Скотта Фицджеральда, Генри Миллера, Грэма Грина, Вирджинии Вулф, Пэлема Гренвилла Вудхауса. «Агата Кристи: свидетель обвинения» – первый на русском языке портрет знаменитого, самого читаемого автора детективных романов и рассказов. Под изобретательным пером Агаты Кристи классический детектив достиг невиданных высот; разгадки преступления в ее романах всегда непредсказуемы. Долгая, необычайно насыщенная жизнь, необъятное по объему творчество создательницы легендарных сыщиков Эркюля Пуаро и мисс Марпл – казалось бы, редкий пример благополучия.
1902 год. Австрия. Тироль… Русская студентка Сорбонны Лиза Дьяконова уходит одна гулять в горы и не возвращается. Только через месяц местный пастух находит ее тело на краю уступа водопада. Она была голая, одежда лежала рядом. В дорожном сундучке Дьяконовой обнаружат рукопись, озаглавленную “Дневник русской женщины”. Дневник будет опубликован и вызовет шквал откликов. Василий Розанов назовет его лучшим произведением в отечественной литературе, написанным женщиной. Павел Басинский на материале “Дневника” и архива Дьяконовой построил “невымышленный роман” о судьбе одной из первых русских феминисток, пытавшейся что-то доказать миру…
Марина Арсеньевна – дочь поэта Арсения Тарковского и сестра кинорежиссера Андрея Тарковского – пишет об истории семьи, о детстве, о судьбе родителей и сложном диалоге отца и сына – Арсения и Андрея Тарковских, который они вели всю жизнь. «Я пришла к убеждению, что в своих рассказах-воспоминаниях должна говорить всю правду, какой бы горькой она ни была. Осколки, когда их берешь в руки, больно ранят, но иначе не сложить того зеркала, перед которым прошла жизнь моих близких». Марина Тарковская.