Олений заповедник - [11]

Тем не менее он вынужден был вести одинокую жизнь, и наша дружба в значительной мере объяснялась тем, что я искал его общества. Во всяком случае, так я считал. У Айтела вошло в привычку после полудня приезжать в кафе под открытым небом, и там, как я уже говорил, он пил, беседовал, просматривал свой сценарий. В свое время он был большим другом управляющего отеля, а теперь ждал, что его вот-вот попросят больше не появляться в «Яхт-клубе».

— Видишь ли, несколько лет назад я одолжил управляющему денег, а он из тех, кто похваляется, что никогда не забывает оказанной услуги. — Айтел усмехнулся. — И сейчас я нахожу, что это славная черта характера. По какой-то глупой причине мне нравится это место.

Много дней никто, кроме меня, не садился за его столик, и я пил с ним на протяжении всего дня и вечера. Похоже, его никуда больше не приглашали — во всяком случае, в такие места, куда ему хотелось бы пойти. Обычно после какого-то времени Айтелу надоедало сидеть на одном месте, и я отправлялся с ним в обход второсортных ночных клубов и баров курорта. Часы проходили там одинаково. Товарищи по застолью обнаруживались и исчезали, Айтел мог подцепить какую-нибудь девчонку и тут же расстаться с ней, а однажды чуть не влез в драку из-за того, что какой-то пьяный оскорбил сидевшую с нами промышлявшую в баре девицу, — тем не менее это было хоть какое-то занятие. Так оно и шло — мы бежали бессонницы, даже не пытаясь заснуть, пока заря не вставала над пустыней, и в этих наших круговоротах пьянства Айтел вел себя, как мужчина, пытающийся забыть разбитый брак. Я видел, как проходил день, а потом ночь, и за все это время он лишь ответил на одно письмо.

Я слышал историю его жизни не раз — слышал от бывших его друзей, лжедрузей и от людей, совсем его не знавших, но большую часть я услышал от самого Айтела, поскольку одной из особенностей его характера была способность достаточно мужественно рассказывать о себе. Он был единственным сыном торговца автомобилями в большом городе на Восточном побережье; родители его отца были австрийскими иммигрантами и для начала занимались торговлей всяким барахлом. Мать же была француженкой. Айтел первым из семьи учился в колледже. Ожидалось, что он станет адвокатом, но он заинтересовался театром и поссорился с родителями из-за выбранной профессии. Ко времени окончания школы разногласия оказались решенными: отец за время кризиса лишился денег. Айтел кружил по Нью-Йорку в поисках работы. Этот выпускник колледжа не был красавцем, к тому же был застенчив и влюбился в первую же девчушку, которая влюбилась в него. Она училась на работника социального обеспечения, жила с родителями и хотела выйти за Айтела замуж, чтобы от них уехать. Они, естественно, считали, что очень влюблены друг в друга. Она, его жена, интересовалась политикой, и благодаря ей, благодаря ее друзьям Айтел стал изучать радикальную литературу, стал разговаривать на политические темы. Жена, желая ему помочь, работала в книжном магазине, а он писал пьесы, играл в них, где мог, ставил, когда появилась возможность, в маленьких театрах и в худшую пору кризиса делал карьеру. Ему предложили поставить пьесу, финансируемую правительством, и этот спектакль имел успех. Немало народу услышало тогда впервые его имя. Он был драматургом, режиссером, актером — ему предложили перейти в кино. Он отправился в киностолицу, заключил небольшой контракт на постановку дешевых картин, и ему посчастливилось получить разрешение на эксперимент. Эксперимент был дешевый — не более того, однако он написал три сценария и поставил сначала одну, затем две, затем три картины, которые даже сегодня считаются сильными. Я видел одну из них, когда ее вновь выпустили в прокат в год моего ухода из приюта, и хотя она была связана, как я понимаю, с определенным временем, я не помню лучшей картины о кризисе.

Айтел всегда вспоминает те полтора года, когда он снимал эти картины, как лучшие годы своей жизни. В ту пору, рассказывал мне Айтел, он был напористым молодым человеком, упрямым, безапелляционным и более чем уверенным в себе, на гребне своего успеха он очень всех любил, но плохо в них разбирался. Он был молод, и были люди, говорившие ему, что он гений. Конечно, все было не так просто. Эти три картины, невзирая на то что их показывали в обществах любителей кино — в колледжах, и в музеях, и в киноклубах, — невзирая на их репутацию, сохранившуюся по сей день, даже невзирая на влияние, которое они оказали на многих режиссеров, подражавших стилю Айтела, денег не принесли. И хотя Айтел подписал более выгодный контракт с другой студией — контракт с большим бюджетом и с возможностью снять более крупных звезд, — картины снимались уже не по его сценариям. Тем не менее он продолжал выпускать фильмы, которые были лучше большинства других и даже приносили доход. Однако удовлетворения не испытывал. В это время в Испании шла Гражданская война, и то, чего он не мог вложить в свои творения, Айтел находил, работая в комиссиях. Он был по-прежнему полон энтузиазма, участвовал в диспутах об Испании, выступал на митингах, помогал собирать пожертвования и постепенно терял свою первую жену. Она была несчастна и ненавидела киностолицу. Она считала, что больше не нужна ему, и это было правдой: она была ему не нужна; Айтелу хотелось иметь рядом женщину более привлекательную, более умную, более достойную его, хотелось иметь не одну женщину. В киностолице было столько женщин, которых он мог бы иметь, и Айтел стремился стать свободным.