Олений заповедник - [106]

«Какой у нее жалкий сарказм», — подумал Айтел.

— А почему бы мне не уехать? — спросил он. — Ты можешь еще какое-то время здесь пожить. Ведь это и твой дом.

— Это не мой дом. И никогда им не был.

— Илена, не говори так.

— Да заткнись ты, — сказала она, — это не мой дом. — И снова заплакала.

— Илена, мы по-прежнему можем пожениться, — уговаривал он и, произнося эти слова, понял, что говорит искреннее, чем предполагал.

Она ничего не ответила. Просто выбежала из комнаты. А в следующую минуту он услышал хлопанье ящиков, и нетрудно было представить себе, как она сваливает вещи то в одну сумку, то в другую, стараясь не показывать, что плачет, и потому безудержно рыдая. Наконец он вылез из этой истории. Оставалось лишь дождаться, когда она уедет.

Но расставание оказалось куда тяжелее, чем он ожидал. Ему тяжело было слышать, как она рыдает в спальне, — это выводило из состояния покоя, которое он не хотел нарушать, и ставило перед ним вопрос: что она будет делать дальше? Он крепился, как если бы ему необходимо было пять минут продержать тяжелый груз, потом еще пять минут и еще пять. Расслабляться было нельзя: каждая его любовь затягивалась дольше положенного срока из-за того, что слишком долго паковали вещи. Айтел подумывал даже выйти прогуляться, но не мог так поступить. Он должен вызвать такси, посадить Илену в машину, закрыть за ней дверцу, помахать с грустной, сконфуженной улыбкой, как человек, знающий, что плохо поступил, и жалеющий, что не смог поступить лучше. Внезапно ему пришло в голову, что в тот момент он будет смотреть на Илену, как, должно быть, смотрел Колли Муншин, когда бросал ее в Дезер-д'Ор. Что-то перевернулось в душе Айтела. Нельзя так плохо относиться к Илене.

Он услышал, как она вызывает такси, услышал, как, заикаясь, дает их адрес и бросает трубку на рычаг. Потом послышался звук застегиваемой на сумке «молнии», потом на другой сумке. Все, что она накопила за свою жизнь, уместилось в две единицы багажа.

Когда она вышла из спальни, он уже готов был сдаться. Достаточно было любого ее жеста — достаточно было ей сделать шаг к нему или просто выглядеть беспомощной, и ему пришлось бы что-то предпринять — возможно, даже пообещать, что она поедет с ним в киностолицу.

Но она ничего такого не сделала. Она сухо, с горечью пробормотала:

— Я подумала, что тебе, возможно, интересно знать, куда я еду.

— Куда же ты едешь? — спросил он.

— К Мэриону.

В нем возродилась ненависть.

— Ты считаешь, что действительно должна так поступить? — спросил он.

— А тебе не все равно?

Его возмутило то, что она прибегла к такому трюку, чтобы он задержал ее.

— Наверно, мне все равно, — сказал он. — Просто любопытно. Когда же ты договорилась об этом? — Горло у него пересохло, и, казалось, он вот-вот потеряет голос.

— Я позвонила ему вчера. А потом договорилась насчет стрижки. Остриглась, как тебе не нравится. Тебя это удивляет? Ты думал, что пинком выставишь меня за дверь? Так вот. — Она прочистила горло. — Может, я стану проституткой. Не волнуйся. Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость. Ты ведь в любом случае считаешь меня проституткой, так что меня жалеть? — Глаза у нее были тусклые Он понимал, что на этот раз она не заплачет. — Собственно, ты всегда считал меня проституткой, — сказала Илена, — но ты не знаешь, кем я считаю тебя. Ты думаешь, что я не смогу без тебя жить. Возможно, у меня на этот счет другое мнение.

Послышался звук подъезжающего такси. Айтел начал было вылезать из кресла, но Илена уже подхватила свои сумки. И, повернувшись к нему лицом, произнесла, как это делают актрисы, свою последнюю реплику.

— Наконец-то я сама даю кому-то отставку, — сказала она и вышла из дома.

Айтел продолжал стоять, пока такси не отъехало, а потом сел и стал ждать телефонного звонка от Илены. Он не сомневался, что она позвонит, но прошел час, потом остаток дня и большая часть вечера. Айтел сидел и пил — им владела такая усталость, что он не мог даже взять кусочек льда с подноса, а когда стемнело, он тяжело вздохнул, не понимая, испытывает ли облегчение от того, что свободен, или же чувствует себя более несчастным, чем когда-либо.

Глава 22

Айтел кончил свой рассказ, и мы продолжали сидеть в гостиной среди дюжины наполовину полных картонок и нескольких чемоданов.

— Помочь вам паковаться? — наконец спросил я.

Он отрицательно помотал головой:

— Нет, мне почему-то нравится заниматься этим. Это ведь последняя возможность какое-то время побыть одному.

Я догадался, что он имел в виду.

— Все решено относительно ваших показаний?

Айтел пожал плечами.

— Не стану скрывать. Ты все равно скоро прочтешь обо всем в газетах.

— Что же я прочту?

Он не ответил прямо на вопрос.

— Видишь ли, после того, как Илена ушла, — сказал он, — мне невыносимо было здесь оставаться. Во всяком случае, первые несколько дней. И вот в то утро я отправился в киностолицу и встретился с моим адвокатом. Нет смысла рассказывать тебе все подробности. Я разговаривал, должно быть, с десятком человек. Самое удивительное, что это оказалось так сложно.

— Значит, для вас будет устроено закрытое заседание?

— Нет. — Айтел отвел глаза и стал закуривать сигарету. — Они так легко не спустят меня с крючка. Видишь ли, эти люди — артисты. Раз ты признал, что готов выступить на закрытом заседании, они понимают, что ты выступишь и на открытом. Они выкапывают факты, понимаешь? — Айтел задумчиво улыбнулся. — О, я заставил их немного поволноваться. Я ушел со встречи, когда мне сказали, что заседание, где я буду выступать, должно быть открытым, я отправился к своему адвокату, и я бушевал и брызгал слюной, но все время знал, что уступлю им. — Он не спеша сделал глоток из стакана. — Если бы у меня было к чему вернуться в Дезер-д'Ор… в таком случае, не знаю, я не стал бы искать оправданий. Да, собственно, у меня их и нет. Я мог лишь признать, что они очень умны. Они понимают, что можно выиграть империю, прося всякий раз по акру. После того как мы договорились об открытом заседании, началась история с фамилиями. — Он издал легкий смешок. — Ох уж эти фамилии. Ты и понятия не имеешь, сколько таких фамилий. Я, конечно, никогда не принадлежал к