Олег Янковский - [4]
Но всем, кому я сказал, что буду пробовать Олега на роль Каренина, говорили, что все это несерьезно. Ну не серьезно! Ну какая дура от Олега Ивановича Янковского уйдет к кому-то…
А тогда очень пробовался сильный и очень странный состав. На роль Анны Карениной пробовались Таня Друбич и Ира Метлицкая — замечательная, совершенно изумительная актриса, человек, потрясающей красоты женщина. На роль Каренина пробовался и был страшно интересен Мамонов Петя, с которым я познакомился на «Ассе». И Леня Филатов тоже очень хотел сниматься. И он хотел, и я хотел, чтобы Леня попробовался на Каренина. И был Олег. И как ни странно, они все были очень убедительны, но, тем не менее, в Олеге была какая-то исключительная личностная правильность по отношению к Каренину.
И когда мы уже заканчивали пробы, несмотря на столь блистательный список кандидатов, я остановился на Олеге. И Олег был так этому рад, как будто его, я не знаю, утвердили на роль Сталина и Ленина одновременно во времена разгула культа личности. Просто он так радовался! Я даже удивился: «Олег, а чего ты так радуешься?» Он мне отвечает: «Ты что? У меня появилось дело, ради которого вообще стоит жить!» Он удивил меня, потому что… я же все время общался с ним на высоком уровне. Что там такое в Каренине?
Тот самый Мюнхгаузен
Олег говорил: «Ну как же? Это же поразительный человек! Ты что не понимаешь, что ли? Это поразительный человек. Ведь все, все нервные пучки страдания, которые в романе распределены между героями, они все сходятся в нем. Он самый страдательный и изуродованный, самый чистый персонаж этого романа. Ты знаешь, у меня даже такое впечатление, что он как бы в этой системе образов романа, он своего рода князь Мышкин». Я говорю: «Кто, Каренин?» — «Да, Каренин».
Меня поразило это философское откровение, которое от Олега услышать ранее было невозможно. Я понял, что это для него совсем не роль, а что-то значительно более серьезное и более важное. И мы начали подготовительные работы, искали натуру, искали грим.
И тут грянула первая какая-то постперестроечная такая «нейтронная бомба», которая рванула в наше кино. Стали потихоньку, так сказать, вымирать живые объекты, а при этом материальные ценности типа «Мосфильма» и здания Останкино оставались. А вот все живое начало как-то слегка скукоживаться и исчезать. Меня вызвал большой, можно сказать, сторонник того, чтобы «Анна Каренина» была снята, А. Н. Медведев, и сказал: «Понимаешь в чем дело, конечно, мы дадим тебе денег на „Анну Каренину“, но ты должен понимать, если мы дадим тебе денег на нее, то тогда мы должны будем, вынуждены будем закрыть все остальные кинокартины, которые находятся в производстве». Это никак не могло меня устроить, особенно в моем странном тогдашнем положении, когда я был председателем Союза кинематографистов России. Я представил себе — хорошенькая такая общественная реакция, да? Такие мечты о непротивлении злу насилием, значит? Закрыли всех, а оставили только ему денег. И я сказал: «Нет, Армен Николаевич, это никак не возможно». Он говорит: «Ну, тогда…»
И я сказал Олегу: «Олег, у нас тут с „Анной Карениной…“ Он говорит: „И надолго?“ Я говорю: „Пока не знаю, потому что дела хреновые“. Он говорит: „Только ты никакой другой фигней не занимайся. Нужно найти, изыскать возможность, как-то проломить башкой…“ Но я, естественно, не стал говорить Олегу о том, что была возможность продолжать эту работу… но при этом было невозможно использовать эту возможность.
Иван Тургенев. Метафизика любви (фильм не был завершен)
Но жизнь продолжалась, и я стал подписывать акты о списании, так сказать, средств, используемых на подготовительные, предподготовительные работы по фильму „Анна Каренина“. И в том числе я подписал какую-то бумагу на ткани, которые были куплены на костюмы. А потом я вспомнил, что несколько лет тому назад у меня был план снять картину о Тургеневе и Полине Виардо. Это было несколько лет тому назад, был заказ Центрального телевидения с французским каналом „Плюс“. И вот тогда, когда мы несколько лет назад начинали фильм про Полину Виардо и Тургенева, я первый раз позвал Олега работать. И там в основном был Тургенев — старик, в уже очень зрелом, том самом поэтически серебряном возрасте, в котором мы все его знаем. И вот пришел Олег. А у меня такой свой немой кастинг по фотографиям.
Пришел Олег, которого я позвал попробоваться на роль Ивана Сергеевича Тургенева, и тогда Олег сказал: „Да ты что? Ты в своем уме?“ Я сказал: „Олег, подожди, я не в своем уме, никто не в своем уме, потому что начинаем такую огромную картину в какие-то сжатые быстрые сроки. Я очень быстро написал сценарий. Все, все не очень в своем уме. Но давай попробуем“. Мы пришли, надели на Олега сюртук и привели его к абсолютно, на мой взгляд, гениальному художнику-гримеру — Людмиле Раужиной. Она тоже была тогда очень молодая, по-моему, я только первый раз с ней работал. А работаю с ней и по нынешний день. Сейчас даже уже и название как-то поменялось. Они теперь называются — визажисты или что-то там похожее. Кастинг, визажисты — вся эта международная хреновина… А вы были на кастинге с визажистом?.. А Люся как была, так и осталась выдающимся художником-гримером. Но уже тогда Люся была подготовлена, и она абсолютно не испытывала никаких комплексов по поводу того, что из молодого Олега нужно сделать какого-то невиданного серебряного старца.
