Олег Табаков и его семнадцать мгновений - [9]

Из-за вечной нужды Мария Андреевна после войны почти всегда трудилась на двух, иногда даже и на трех работах. Будучи рентгенологом, она, как заправская многостаночница, успевала подменять своих коллег по другим специальностям. Поэтому уходила из дому в полдевятого утра и возвращалась в полдевятого вечера. Так годами, изо дня в день. Места, в которых она трудилась, были тоже весьма специфическими: кожно-венерологический диспансер и поликлиника облпартактива. Определенная элитарность и избранность контингента в партактивской поликлинике контрастировала с пестрым набором посетителей диспансера, куда больные шли с триппером, трихофитией, лишаем гладкой кожи, экземой. Мария Андреевна их всех лечила с увлечением и добросердечностью. Пациенты ее просто обожали. Олег Павлович часто вспоминает о том, как его мама с помощью рентгена вылечила лишай на голове у одного из детей знаменитого иллюзиониста Эмиля Кио.

С каким энтузиазмом Мария Андреевна отдавала себя медицине, с таким же безразличием относилась к собственному быту. Она вполне всегда довольствовалась платьями, кофточками и юбками, которые регулярно перешивались, комбинировались и усовершенствовались. Новые и красивые вещи у нее появились лишь тогда, когда сын-любимец Олег стал очень прилично зарабатывать. А вот к тому, что мы обычно понимаем под термином «прекрасное», Мария Андреевна тянулась всегда и с интересом неизбывным. Она всегда с педантичной аккуратностью посещала концерты приезжавших в Саратов гастролеров – Рихтера, Дмитрия Журавлева, Вертинского, балерины Марины Семеновой. При этом никто даже не догадывался, чего ей стоила столь завидная регулярность посещения того же саратовского театра или консерватории имени Собинова.

«Я помню пару раз, когда мама, садясь с нами ужинать, говорила: «Деточки, у нас до зарплаты осталось столько-то, но я бы очень хотела пойти на концерт, вы не против?» И мы от души отвечали: «Конечно, иди, мама!» – не осознавая грядущих прорех в семейном бюджете».

Воспитанная на лучших традициях русского гуманизма, Мария Андреевна всю жизнь искренне и душевно исповедовала великий христианский принцип помощи ближнему. Сама ее сущность была «воспомоществовательной». Она всегда и во всем помогала не только собственным детям – всем своим многочисленным саратовским друзьям и добрым знакомцам. Выйдя на пенсию в шестьдесят четыре года (!), она отдала свою единственную комнату внуку Андрею, сыну Мирры, чтобы тот смог выстроить себе кооператив. При этом сама осталась без жилья и как бы вынужденно переехала к сыну Олегу в Москву. А раньше никак не соглашалась, чтобы не быть ему обузой.

Мария Андреевна не обладала ни малейшими педагогическими задатками. Прежде всего, потому, что напрочь была лишена строгости. Чтобы отшлепать сына или дочь по попе – да никогда в жизни у нее рука не поднялась бы. А вот дружить умела очень содержательно и преданно. Круг ее подруг в Москве по известным причинам был не очень велик: две старые большевички, Мария Арнольдовна Арнази – свояченица Тихона Хренникова и мама артиста из «Современника» Валентина Никулина. Она вообще великолепно ладила со всеми друзьями своего крепнущего во всенародной популярности сына и потому очень высоко ценила любое к нему дружеское отношение, никогда не пытаясь его как-то исправлять, направлять или корректировать. Она была чрезвычайно терпимым человеком.

«От мамы на меня всегда исходило ощущение доверия. От нее я унаследовал психологическую остойчивость – сопротивляемость крайним психологическим ситуациям, жизненным стрессам, когда энергия твоего оппонента навязывает тебе нечто, что ты принять не можешь. Или когда сама жизненная ситуация ставит тебя вроде бы как в безвыходное положение. В этих случаях в запаснике души человека должно срабатывать некое МЧС, которое и убережет его от крайностей, подскажет правильность поведения. Конечно, есть правила, нарушать которые нельзя. Нельзя свинничать, нельзя хамить. А если это случилось, необходимо извиниться. Мне было неловко за людей, которые ударяли меня. Ответить ударом на удар – все равно, что уподобиться шимпанзе. В детстве я раза два ходил в боксерскую секцию, где оба раза мне в кровь разбивали нос. И, хотя я тоже разбил кому-то нос, таким это занятие мне показалось некрасивым и скучным, что конечным выводом было: «Нет, это мне не нравится, и этим я больше заниматься не буду». Психологическая остойчивость – это поддержание определенных взаимоотношений, которые тебя устраивают, между тобой и окружающими тебя людьми. Люди «слушаются» меня потому, что моя воля никогда не несет в себе попытки разрушения личности контактирующего со мной. Мама была именно таким человеком. От нее я узнал, что личная свобода человека не должна ущемлять свободы окружающих его людей. Что человек, будучи очень высокой организацией, очень отзывчив на регулярность добра и отсутствие раздражения. Что очень важно не попрекать добром, потому что даже самое хорошее портится, когда напоминают: «Тебе вот что, а ты вот как…» Это плохой способ для воспитания, и мама к нему никогда не прибегала.