Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле - [44]

Даниил Ярославич решил побеседовать с Олегом Ивановичем с глазу на глаз, чтобы постараться убедить его не начинать сражение с Арапшой, не вызнав предварительно, сколь велико вражеское войско.

В этот последний вечер сентября в прохладном воздухе висела легкая туманная дымка. Чувствовался горьковатый чад от костров, которые мерцали рыжими сполохами среди шатров и повозок разбитого русского стана.

Олег Иванович только что распустил воевод, отдав им необходимые распоряжения. Надвигалась ночь, полная тревожной неизвестности, еще одна ночевка в степном раздолье. До реки Цны оставался всего один переход, возможно уже завтра под вечер русичи сойдутся в сече с ордой Арапши. Рязанским полкам придется вступать в битву с татарами без роздыха после утомительного марша, дабы в полной мере использовать эффект внезапности.

В свете масляного светильника Олег Иванович внимательно разглядывал карту степных приокских земель, нанесенную разноцветными красками на широкий лист пергамента. Он сидел на табурете возле небольшого круглого стола на трех ножках. Рядом стояла пышущая жаром железная жаровня, полная раскаленных углей, источавших смолистый запах. Услышав, как колыхнулся входной полог, Олег Иванович оглянулся; перед ним стоял Даниил Ярославич в длинном темно-синем плаще и в красных сапогах.

— Извини, брат, что побеспокоил тебя в сей поздний час, — пробормотал Даниил Ярославич, неловким движениям сняв с головы парчовую шапку с меховой опушкой. — Сон к очам не липнет. Недобрые предчувствия одолевают меня. Вот я и пожаловал к тебе, дабы поделиться своими тревогами… Ты уж не серчай на меня, брат.

Олег Иванович придал своему лицу добродушное выражение, хотя в мыслях он помянул Даниила Ярославича нехорошими словами, догадываясь, с чем именно тот к нему пришел.

— Присаживайся, брат, — сказал Олег Иванович. — Давай, потолкуем по душам. Молви, что тревожит тебя.

Даниил Ярославич быстро оглядел внутреннее пространство шатра, задержав взгляд на занавеске, за которой находилось ложе.

— Никого тут нет, кроме нас с тобой, брат, — обронил Олег Иванович. — Никто не помешает нашей беседе. Молви смело.

— Давеча, брат, мне приснились вороны, много кружащихся ворон, — тяжело вздохнул Даниил Ярославич, — это к неизбежной беде. Я вот что подумал, а ну как сунемся мы вброд да по самый рот. Арапша может ведь разведать о приближении наших полков и заманить нас в ловушку. Поостерегся бы ты, брат, изгоном наваливаться на татар. Неплохо бы для начала вызнать, сколь велика орда у Арапши.

— Не беспокойся, брате, мои лучшие дозорные уже ушли далеко вперед. Они выследят, где находится стан Арапши и много ли в нем нехристей, — промолвил Олег Иванович, наливая квасу из кувшина в два медных кубка. — Я ведь тоже голову в петлю совать не собираюсь. Лучше выпей-ка квасу с мятой, это тебя мигом усыпит. Будешь спать без сновидений, как младенец.

Даниил Ярославич отхлебнул из чаши мятного квасу. При этом вид у него был по-прежнему мрачный и какой-то растрепанный, слегка курчавые светлые волосы топорщились над двумя его залысинами, под глазами залегли темные круги.

«Что, заячья душа, врага еще не увидел, а руки уже от страха трясутся! — презрительно подумал Олег Иванович, поднеся к губам кубок с квасом. — Да уж, хрен сластолюбивый, с татарами воевать — это тебе не беззащитных девок тискать!»

После долгой паузы Даниил Ярославич произнес:

— Брат, а ты не опасаешься, что сложишь голову в сече с нехристями? На кого же ты Рязань оставишь, ведь сыновья твои еще отроки малые? Ладно, у меня оба сына уже возмужалые, есть на кого Пронск оставить. Это я к тому, брат, что нельзя тебе понапрасну головой рисковать, — добавил Даниил Ярославич с какой-то суетливой поспешностью. — Ты не подумай, что я предрекаю тебе поражение иль другую напасть. Просто все мы под Богом ходим: хоть смерды, хоть князья-боярове…

— А что ты теряешь в случае смерти, брат? — Олег Иванович поставил на стол чашу с недопитым квасом, в его голосе и взгляде чувствовалось смутное язвительное ожесточение. — Житие твое никчемно и бессмысленно. При жизни братьев твоих ты прозябал в своем Белгороде, виня в своей ничтожности всех и вся. Когда твои братья умерли, ты стал пронским князем благодаря моей милости, а не своей доблести. Стоит мне захотеть, и ты лишишься пронского стола. Тебе даже захудалый Белгород не достанется, коль я пожелаю этого. Сидя на пронском столе, ты запятнал себя развратом, алчностью и скудоумием. Прончане готовы скопом подняться на тебя, Данила, до того ты им опостылел! Лишь твоя храбрость в этом походе может хоть как-то поднять тебя в глазах прончан, брат. Тебе бы рваться в битву с нехристями, дабы подать пример отваги для сынов своих, но ты раскис, как немощный старик, когда до стана Арапши остался всего один бросок.

Услышав такую жесткую отповедь из уст Олега Ивановича, Даниил Ярославич удалился из его шатра, как побитая собака. Шагая по засыпающему становищу к своему шатру, Даниил Ярославич был объят сильнейшим беспокойством. Теперь его страшили не столько татары, сколько возможная немилость к нему Олега Ивановича, который может запросто отнять у него Пронск и вообще оставить его без княжеского стола. Даниил Ярославич сильно боялся смерти, но и изгойства он страшился не меньше. Ему казалось, что судьба взяла его за горло, не оставив никакого выбора. Бесстрашие в сече с татарами было чревато для Даниила Ярославича гибелью, а проявление им трусости перед лицом врагов грозило ему остаться без княжеского стола.