Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле - [43]

Даниил Ярославич невольно вздрогнул, его беспокойный взгляд метнулся к Олегу Ивановичу:

— Брат, ты что же, хочешь до самого Наровчата полки вести?

— Хочу, — кивнул Олег Иванович. — Наровчат, как гнойный нарыв, образовался на окраине наших приокских владений. Сначала Тагай сидел там, не давая нам покоя своими набегами. Тагая мы разбили, и Наровчат пришел в запустение. Ныне Арапша утвердился в Наровчате и тоже занялся разорением земель наших. Это зло нужно искоренить разом и без остатка! Братья, мало разбить орду Арапши, надо непременно спалить дотла Наровчат, это змеиное гнездо!

После военного совета Даниилу Ярославичу поневоле пришлось давать объяснения Олегу Ивановичу по поводу девушек, которые насильно удерживались в тереме пронского князя, обращенные им в наложниц. Просителями за своих обесчещенных дочерей выступили перед Олегом Ивановичем горожане Пронска и смерды из окрестных деревень. Олег Иванович не мог позволить себе закрывать глаза на неприглядные поступки Даниила Ярославича. Он был заинтересован в том, чтобы местные жители поддерживали его и не стремились отколоться от Рязани.

Приезжавший в Пронск рязанский епископ Софроний пытался совлечь Даниила Ярославича с греховного пути, проведя с ним назидательные беседы. Изобразив раскаяние и покаяние, Даниил Ярославич сумел убедить епископа в том, что его старания были не напрасны. Но едва владыка Софроний вернулся в Рязань, как Даниил Ярославич вновь принялся за старое, чувствуя себя полным хозяином в Пронске.

Олег Иванович был суров и непреклонен, укоряя Даниила Ярославича его безмерным распутством. Подчиняясь воле рассерженного Олега Ивановича, Даниил Ярославич немедленно выпустил на волю всех своих наложниц, заплатив их родственникам немалое отступное в виде серебра. При этом Даниил Ярославич выслушал поношения и оскорбления из уст тех, кого он сам привык оскорблять и унижать. Даниил Ярославич трепетал в душе, слыша, как прончане упрашивают Олега Ивановича согнать его с пронского стола и посадить здесь князем хотя бы Владимира Даниловича. Местный люд с уважением и добротой отзывался об Евфимии Ольговне, прилагавшей немало усилий, чтобы вырвать своего мужа из-под дурного влияния его развратного родителя.

Олег Иванович сказал пронским боярам и ремесленникам, что обдумает их просьбу после похода на Арапшу, не раньше. Тогда же он и примет какое-нибудь решение. «Быть может, Даниил Ярославич возьмется-таки за ум и совладает со своими пагубными страстями, — добавил при этом Олег Иванович. — Пусть поход против Арапши станет для Даниила Ярославича неким испытанием и очищением. Не может он состоять из одних пороков, должны в нем быть и добрые качества, как в каждом из нас».

Таким образом, взрыв негодования прончан против Даниила Ярославича был погашен Олегом Ивановичем, умеющим подбирать нужные слова при любых обстоятельствах и вселять в людей надежду на лучшее.

* * *

Оставив за спиной реку Проню, рязанское войско скорыми переходами двигалось на юго-восток. Выгоревшие на солнце степные травы мягко стлались под копыта коней. Багряно-черные княжеские стяги с золотыми ликами святых угодников горделиво реяли на фоне безоблачных голубых небес. Тяжелая поступь пеших полков, ощетинившихся длинными копьями, сминала густой седой ковыль, колыхаемый ветром наподобие морских волн. Скрип тяжелых возов с поклажей и фырканье усталых обозных лошадей нарушали величественную тишину бескрайней равнины, которую русичи с незапамятных времен называли Диким полем.

Изредка на пути у рязанских полков попадались ручьи и небольшие речушки, сбегавшие с холмов в низины, поросшие кустами и молодым лиственным лесом. На ночлег Олег Иванович располагал свое воинство именно в таких местах, дабы у ратников были дрова для костров и жерди для палаток и чтобы имелся водопой для лошадей.

Чем дальше рязанское войско углублялось в Степь, тем сильнее и настойчивее душой Даниила Ярославича овладевало предчувствие неизбежной гибели. «Куда стремятся эти безумцы? На что они надеются? — думал Даниил Ярославич, бросая украдкой неприязненные взгляды на Олега Ивановича и прочих князей. — Ишь, удальцы выискались! Хотят с малым войском нахрапом Арапшу одолеть! Арапша — стреляный воробей! Даже Мамай со своими полчищами не смог разбить Арапшу, токмо вытеснил его из Сарая. Ох, покатятся наши головы по степным ковылям!»

Даниил Ярославич, улучив момент, когда рядом никого не было, поделился своими опасениями со своим сыном. Владимир Данилович посмотрел на отца с тем выражением на лице, какое у него бывает, когда кто-то из его слуг не проявит старания в каком-нибудь порученном деле или совершит промашку на охоте и упустит добычу.

— Коль Мамай не смог разбить Арапшу, а нам это удастся, то слава о нас прогремит по всей Руси, — сказал он. — Отец, коль тебе славы ратной не надо, ты тогда подумай о богатствах Арапши, кои этот злыдень награбил в Нижнем Новгороде и прочих русских городах. Все эти сокровища могут в наших руках оказаться!

Не найдя понимания и одобрения со стороны сына, Даниил Ярославич не стал даже продолжать с ним этот разговор. А ведь он собирался предложить Владимиру под покровом ночи скрытно уйти обратно в Пронск.