Оле Бинкоп - [118]

И вообще далеко не все шло у Серно без сучка, без задоринки. Вслед за Германом Вейхельтом попросила расчет батрачка. Она устроилась в Майберге на фабрику фаянсовых изделий. Ну и времена! Батрачки выделывают нынче пустые горшки вместо того, чтобы наполнять их молоком и сливками.

— Сельское хозяйство гибнет на глазах! — бушевал Серно. — Флагами, собраниями и нахальством страну не прокормишь. Золотое времечко было при Гинденбурге. Тот знал толк в сельском хозяйстве и сам был помещиком!

Серно излил свое недовольство перед пастором. Пастор сослался на высказывания святых мужей.

— Терпите! Не пекитесь о земном! Позаботьтесь о душе своей!

Серно скорчил кислую мину. Странно ему слышать такие речи от сельского пастора. Разве у церкви нет своей земли?

— Представьте себе, нет!

Оказывается, пастор давно уже надумал отдать всю свою землю в кооператив. Заставил же Оле деревенские пустыри давать урожай, а чем хуже церковные угодья? Что за времена! Зашатались твердые устои на земле, зашатались и тверди небесные.

С тех пор Серно в церковь ни ногой. И снял с себя полномочия церковного старосты.

Его тощая супруга, вся в черном, по-прежнему исправно посещала воскресную службу и по всем вопросам советовалась с господом богом.

— Ну, я пошла к всевышнему, — заявляла она вдруг. — Ты стал далек от него, как я вижу. Последи за курицей в духовке.

Нет, Серно не желает иметь ничего общего с церковью, если сам пастор заделался пособником Оле. С таким же успехом можно сходить помолиться в красный уголок. Серно пребывал в разладе с самим собой, со всем светом и по этой причине забыл про воскресное жаркое.

Теперь каждое воскресенье в доме у Серно шум и перебранка. Словно господь бог тайком бежал со двора, чтобы принять участие в собрании коммунистов.

И как раз в эту пору Оле и Крюгер нанесли Серно визит.

— Ты хочешь вступить в кооператив?

— Кто это вам сказал?

— Ты сам. Мы слышали это на улице.

Значит, ослышались, Серно не желает состоять в одном кооперативе с предателем.

Карл Крюгер, закипая:

— Это кто же предатель?

— Пастор. — Серно опять нашел причину, которая мешает ему вступить в кооператив.

Время шло, и хозяйство у Серно понемногу выправилось. Главное, сыскался новый батрак. Дюжий парень, лицо все в оспинах, ворочает за двоих, и вообще, судя по всему, работник старого закала.

Все бы хорошо, если бы не одна закавыка, и довольно серьезная: батрак явился прямиком из тюрьмы. Он не поладил с последним хозяином из-за жалованья и пырнул его вилами. Забыл, должно быть, что на то существует профсоюз сельских и лесных рабочих. Вилы угодили крестьянину в мягкое место. Не очень-то приятно об этом слышать.

— А ты гонялся за ним с вилами? — осведомился Серно с любопытством и не без дрожи.

— Не-е, этот говнюк удрал от меня. А лучше было бы всадить вилы ему в брюхо. Жаль!

— Хо-хо-хо!

Хозяйство у Серно поправилось, он уплатил все налоги и поставки, начал даже кое-что откладывать, но за такой расцвет приходилось платить страхом и уступками.

По искони заведенному обычаю, супружеская чета обедала по воскресеньям в чистой горнице. А старшая работница и батрак, как и в будни, обедали на кухне. И вот, не успели подать жаркое, как на пороге появился новый батрак с раскрытым перочинным ножом. Серно юркнул за сервант. Жена его стала читать молитву. Отто ринулся на жареного гуся, вырезал у него обе ножки и скрылся.

Скоро настала такая пора, когда супруги не могли без разрешения Отто даже навестить родню в соседней деревне.

— Сегодня со двора не отлучаться! — Отто недвусмысленно взмахивал вилами. — И так заездили лошадей на неделе.

Серно покорялся.

Даже начало рабочего дня устанавливал теперь Отто. Часов около четырех Серно в ночной рубашке выходил во двор, чтобы разбудить работницу, но у дверей его встречал Отто, который что-то ковырял все теми же вилами.

— Подъем будет в шесть, ясно?

И Серно босиком возвращался в спальню.

Страшная жизнь! Хозяйка молилась при каждом удобном случае, а Серно даже с лица спал. Частый испуг мешает кровообращению.

Однако в последние дни Серно веселей взирает на мир. Георг Шабер чувствует, как свежий ветер снова надувает паруса его постоянного клиента. По обычаю, Шабер бреет толстяка дважды. Толстыми, будто сардельки, пальцами Серно выискивает отдельные волоски на своем обрюзгшем лице. Приходится намыливать и брить по третьему разу. А Серно тем временем сидит под белой простынкой, что твой король в мантии, да курит черную сигару. И табак для этой сигары навряд ли взращен на восточных полях.

— Пепельницу!

Шаберша немедленно приносит чистое блюдечко.

Последним заявляется в парикмахерскую Оле Бинкоп. Поздоровавшись, садится, берет районную газету и начинает читать. Сегодня он читает ее уже вторично. Это подвиг. А все потому, что Оле не хочет разговаривать с Серно. Тишина. Георгу Шаберу чудится, что он слышит, как паук тянет свою паутину.

Наконец Серно выбрит и острижен на славу. Шабер смахивает щеткой волосы с его воротника и плеч. Серно встряхивается, совсем как бульдог, у которого повыловили блох. И вперяет пристальный взгляд в читающего Оле. Оле чувствует этот взгляд.

— Ну, чего?