Окунь, Река и Шийла Мант - [2]

Уже стемнело, когда я плавно подошел к причалу Мантов. На реке, даже днем было тихо: большинство дачников облюбовало Санапи или какое‑нибудь еще из ближайших озер, и вечерами тут было абсолютно пустынно — узкий водный коридор, где между берегами текла скрытая, как в тоннеле, жизнь. Со своими собственными звездами. Нигде они не были так ярки, как здесь. Казалось, они выбрали реку в проводники своего медленного движения на пути к утру, и за время летних рыбалок я выучил все их названия.

Я причалил минут за десять до того, как появилась Шийла. Сперва я услышал, как стукнула дверь, затянутая сеткой от комаров, а затем увидел Шийлу в светлом проеме, медленно спускающуюся по дорожке. Как ни была она прекрасна на плоту, сейчас она была еще великолепнее: белое платье идеально шло к ее волосам, а к фигуре оно шло даже лучше, чем купальник.

Беспокойство вселяло только ее лицо. Прелестная округлость которого выражала сильное сомнение.

— Слушай, — сказала она, — я могу взять папину машину.

— Так быстрее, — соврал я. — Там со стоянкой морока. Так надежней. Я не переверну лодку, ничего не случится.

Она неохотно перебралась на нос. Я был рад, что она не села лицом ко мне. Когда она обращала не меня свой взор, так и подмывало броситься в воду от отчаяния и радости.

Я оттолкнулся от мостков и стал грести вверх по реке. На носу лежало еще одно весло, но Шийла и не пошевелилась, чтобы взять его. Она сняла туфли и свесила ноги с борта.

Прошло десять минут.

— А что за оркестр? — спросила она.

— Что‑то вроде народной музыки. Тебе понравится.

— Эрик Касвелл собирался туда. Он четвертый номер на восьмерке.

— Да, кроме шуток? — я не имел понятия, о ком она говорит.

— А что это за звук? — спросила она, указывая в сторону берега.

— Окунь. Вот тот плеск?

— Вон там.

— Ну да, окунь. Ночами они приходят на отмели, гоняются за лягушками, ночными бабочками и всякой всячиной. Здоровенные большеротики. Micropterus salmoides, — добавил я, щегольнув термином.

— Ловить рыбу, по–моему, глупо, — сказала она, поморщившись. — Тоска и вообще просто тупо.

Годы спустя я потратил немало времени пытаясь понять, почему Шийла Мант была так сильно против рыбной ловли. Может быть ее отец был рыболовом, и ее нелюбовь к его увлечению была не чем иным, как нормальным дочерним бунтом? А может, она сама пробовала удить, и у нее осталось отвращение к червям? Неважно. Важно то, что в тот хрупкий миг я был готов на все, только бы не выглядеть идиотом в строгих и непрощающих глазах Шийлы.

Она пока еще не заметила моей снасти. Конечно, мне нужно было подвести каноэ поближе к берегу и незаметно сплавить удилище куда‑нибудь в кусты: откуда я мог бы вытащить его утром. Упустив момент я мог бы бросить его в воду, списав долларов сорок как дань, принесенную любви. Слегка наклонясь вперед, я медленно, очень медленно, продвинул удилище между своих ног назад, поближе к корме, где оно не так бросалось в глаза.

Должно быть, окунь только этого и ждал. Часто рыба преследует приманку, сомневаясь, бросаться на нее или не нет, и малейшего сбоя в скорости блесны, вызванного моими манипуляциями, вполне хватило, чтобы подзадорить окуня и рассеять его колебания. Удилище, наконец‑то надежно скрытое на корме, согнулось вдвое. Набранная вялыми кольцами леска стала сматываться с катушки с резким треском и темпераментом высокооборотистой дрели.

Четыре соображения мелькнули у меня одновременно. Во–первых, это окунь. Во–вторых, это большой окунь. В–третьих, это самый большой окунь из всех когда‑либо попадавшихся мне на крючок. В–четвертых, Шийла Мант не должна об этом знать.

— Что это было? — сказала она, повернувшись в пол–оборота.

— То есть, что именно?

— Вот это жужжание.

— Летучие мыши.

Она содрогнулась и быстро втянула ноги в каноэ. Все инстинкты подсказывали, что надо схватить удочку и подсечь, но надобности в том не было: рыба уже прочно сидела на крючке. Ниже по течению из воды целиком выпрыгнул окунь и бухнулся назад с такой силой, что хватило всей реке пойти волной. Мгновенная мысль: сорвался! — но спиннинг опять согнулся и его конец заплясал по воде. Медленно, не делая лишних движений, которые могли бы встревожить Шийлу, я наклонился и подтянул леску.

А тем временем Шийла заговорила, и прошло несколько минут, прежде чем я смог уловить ход ее мыслей.

— Я была там на вечеринке. Знаешь, с ребятами из студенческого братства. Кэтрин говорит, что я могу туда попасть, если захочу. А мне больше хочется в Вермонтский университет или в Беннингтон. Куда‑нибудь, где можно кататься на лыжах.

Окунь плыл наискосок, к камням у нью–хемпширского берега, что напротив развалившегося навеса для лодок у Дональдсонов. Видно, это был старый окунь — молодой бы не знал, что там камни. Я направил каноэ назад к середине реки, надеясь оттянуть окуня в сторону.

— Это потрясающе, — пробормотал я, — лыжи… Да, я тебя понимаю…

— Эрик говорит, что с моей фигурой я могу стать манекенщицей, но я думаю сначала получить образование. Я хочу сказать, что нужно какое‑то время, прежде чем я примусь за все это, и вообще. Я собираюсь изменить прическу, чтобы волосы откидывались назад, а? Как у актриссы Энн–Маргарет. Только покороче.