Октябрь - [29]

— Сейчас в атаку. Сразу нападем, — шепнул он срывающимся голосом. — Ну, господа, целься. На выбор. Залпом. Взвод!..

Все шевельнулись, приготовляясь к выстрелу.

Иван припал на колено и взял на прицел высокого солдата в серой шапке, обвешанного пулеметными лентами.

— Пли!..

Тра-рраррах! — ахнул залп.

— Взвод! — опять скомандовал Сливин.

Судорожно щелкали затворы.

— Пли!..

— Взвод!.. Пли!..

— Урра! Урра!..

Сливин, Колесников и другие, как кошки, выскочили из кустов и мимо угла пробежали прямо туда, где корчились и метались застигнутые врасплох солдаты и рабочие. Выбегая, Иван наткнулся на куст и потерял фуражку. Хотелось вернуться, поднять, но над самым ухом затрещал пулемет… И так, без фуражки, побежал он за товарищами, на бегу стреляя, целясь по убегающим по бульвару фигурам. Из ворот угольного дома выбегали рабочие с перекошенными бледными лицами; они выскакивали из ворот, готовые к борьбе, но, увидев, что окружены, бросали винтовки, поднимали вверх руки и хрипло и резко кричали:

— Сдаюсь! Сдаюсь!

В азарте, судорожно стреляя, дружинники убивали и таких, которые молили о пощаде: некогда было разбирать.

Юнкера из переулков выбегали сюда же, на Никитскую, кричали «ура», ломились в ворота, стреляли в окна, уже не обращая внимания на град пуль, сыпавшихся со всех сторон.

Иван, озверевший, с красным туманом в глазах, всклокоченный, метался по улице, стрелял, потом забежал вслед за дружинниками во двор угольного дома, в азарте ткнул штыком какого-то мальчугана, собиравшегося выстрелить в него. В углу двора, за сорным ящиком, притаились большевики и стреляли оттуда залпами. Юнкера, выбежавшие из переулка, попробовали взять их приступом, но едва показались в воротах, как двое сейчас же были подстрелены насмерть. А ждать было нельзя. Все горели и волновались.

— Сюда! — кричали отчаянно. — Здесь сидят. Сюда!..

— Ура! — рявкнул Колесников и вскочил в ворота.

За ним бросились юнкера и дружинники и между ними Иван. Иван почувствовал, что опять навстречу ему летит что-то жгучее… Все сжалось у него внутри, а волосы на голове поднялись.

— Ура! — не помня себя, кричал он и, как в тумане, видел, что впереди него бегут юнкера и дружинники.

Ящик близко. Колесников бежит первым. Вот он уже у ящика, но вдруг почему-то приостановился, повернулся боком, храпнул и упал.

А другие уже там и бьют штыками людей, засевших за ящиками… Когда Иван добежал, уже все были переколоты, корчились и дрыгали ногами на грязных камнях. Только низенький рабочий, со слипшимися на лбу волосами, отскочил в самый угол, выставил штык винтовки, ожидая нападения. Должно быть, у него не было патронов. Иван прицелился в него и спустил курок. Но выстрела не получилось. Опять судорожно двинул затвор, прицелился, дернул спуск. А выстрела нет. И только тогда Иван сообразил, что в винтовке нет патронов.

— А… А!.. — со злобой заревел он и бросился на рабочего со штыком.

Тот стоял бледный, страшный, должно быть, забыл, что надо защищаться, с оскаленными зубами. Иван ловко прыгнул и, прежде чем рабочий успел повернуться, с злым, неиспытанным наслаждением воткнул ему в бок своей штык. Выдернул и опять воткнул. Он чувствовал, как штык влезал со скрипом, упираясь. Рабочий пошатнулся, схватил Иванову винтовку и зашипел захлебываясь…

— Ав…ав…а… — хотел что-то сказать, но только глядел на Ивана молча и укоризненно.

Не глядя на него, Иван бросился прочь, в дом, где гремели выстрелы. Здесь уже всюду были юнкера и дружинники. Они собирали пленных, отыскивали их, спрятавшихся по чуланам, в клозетах, под кроватями, и всех выводили на двор. Больше мальчуганы, откровенно плакавшие. Они думали, что их сейчас расстреляют.

Пленных повели, а юнкера и дружинники побежали в дом, где стрельба не умолкала. Сливин был уже здесь. Он заставил Ивана обшарить все углы, посмотреть, нет ли еще большевиков. В дальней комнате, за отодвинутым комодом, нашли двух мужчин, оборванных, без оружия. Один развязно вышел из засады, снял фуражку и, скаля зубы, сказал:

— Бонжур, мусье. Благородным юнкерам честь и приветствие…

А другой вдруг завыл страшным голосом, так что все, даже его развязный товарищ, посмотрели на него с испугом. Сливин, прибежавший на крик, лекарственно ударил его прикладом по голове.

Тот опомнился, взглянул сознательно и замолчал… При обыске у обоих нашли в карманах столовые ложки, часы, серебряный подсвечник и горжетку. И все — и Сливин, и Иван, и юнкера — били этих людей долго, молча, ожесточенно, сбили с ног, топтали до тех пор, пока не разбили им лица в кровь, словно эти люди нанесли им личное оскорбление.

А может быть, сказалось возбуждение. Когда увели и этих пленных, Иван немного очнулся и осмотрелся.

Дом был занят весь, но по соседству, в шестиэтажном доме с драконами наверху, и в доме Гагарина, что в проезде на бульваре, — всюду сидели большевики. Стрельба велась через улицу из окна в окно. Из окон всех этажей в доме Гагарина гремели выстрелы. С крыши работал пулемет, обстреливавший Никитский бульвар и Большую Никитскую улицу. Ожесточенная стрельба не прекращалась ни на момент.

Вдруг на углу закричали, и тотчас же ахнул резкий, оглушительный взрыв. Потом еще. Это юнкера-гренадеры бросали бомбы в дом Гагарина. Стрельба после взрыва усилилась, и через минуту из окон второго этажа, где была аптека, показались густые облака дыма и заволокли весь фасад. Большевики начали выскакивать через двери, ведущие на бульвар, и бежали как раз мимо окон, где стояли юнкера и Иван.