Окруженец. Затерянный в 1941-м - [10]

Не зря Кузьма завел этот разговор, ну и я поиграю – пусть побеседует с упертым комсомольцем.

– Большевики не такие дураки оказались, похитрее многих. Не нужны им стали никакие хозяева – всех кинули, от того и война. Да и с той стороны сейчас не те, кто большевиков покупал. Далеко не те. Гораздо хуже. Хотя и те нас за дикарей держали, а эти… Этих придется уничтожать. Всех, кто крови попробовал, поголовно. Это как с медведем-людоедом. Либо ты его, либо он всех, до кого дотянется.

– Ладно, отбросим политику, от меня ты чего хочешь?

– Ты хорошо начал, по-мужски, и я не верю, что ты дальше будешь тихо сидеть. Раз не хочешь, как прочие, идти на восток, значит, что-то тебе здесь надо. Я не собираюсь пытать, что, но если готов драться, то чем могу помогу. И не я один. Держи харчи, буду завтра или Кольку пришлю, коли не сподоблюсь.

– Немцы-то были?

– Наезжали. Бабы им поплакались, что собак у них побили, харч с самогонкой поотнимали. Про Любку молчали, а то германцы могли не поверить, что убийцы запросто ушли. А так – были да уехали. Недалече трех наших бойцов постреляли в ночь, на них небось и свалили. Все, некогда мне, дела.

Взял еще одну сигарету и ушел, а мне теперь чего делать? Надо бы с сержантом поговорить, но вот как подступиться, ничего в голову не приходит, да и будить не хочется – вид у него не курортный, тоже небось намаялся. О, легок на помине.

– Ну что, командир, перекусим?

– С чего это я тебе командир? Я вообще лицо сугубо гражданское и военными командовать никак не могу.

Байстрюк только пожал плечами.

– Евстратыч сказал, что ты теперь командир. Ошибся?

– Какой Евстратыч?

Удивление сержанта, похоже, было не наигранным.

– Кузьма Евстратович, какой же еще. Иль не признал?

– А, мне он только по имени представился. Может, ты и фамилию его знаешь?

– А как же, Говоров его фамилия. Странные тут у вас дела творятся, похоже, не заскучаю. Правда, что ты трех фашистов за минуту положил?

– Не за минуту, но правда. Повезло. А почему фашистов?

– А кого? Немецкие фашисты они и есть.

– А, вот ты о чем. Вообще-то в Германии фашистов давно нет, может, в Австрии и остались где, да и то, наверно, по тюрьмам сидят.

– Не понял, это как? А эти кто?

– Конкретно эти скорее всего были никто, а главная партия на самом деле в общем-то единственная, НСДАП: Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. Если короче, то национал-социалисты.

– Это что за зверь? Нам комиссар говорил, что они фашисты – ставленники мировой буржуазии, а ты говоришь рабочая партия. Кто врет?

– Да в общем никто. Теоретически тонкости там есть, причем тонкости достаточно толстые, а практически нам с тобой все равно, а то, что партия у них рабочая, это так – отголоски давно минувших дней, хотя, конечно, многие в партии у них из рабочих.

– А почему в Австрии сидят, она же под немцами?

– Потому что никто не хочет властью делиться. В момент аншлюса, ну, когда Германия войска ввела в Австрию, там у власти как раз фашисты были, их быстро разогнали, многих посадили. Может, уже и отпустили, а может, и в расход отправили, не знаю.

– За что же их? Они ж все одним миром мазаны.

– Никто не хочет делиться властью. Короче, считай это нарастанием политической борьбы на современном этапе.

Похоже, что мой новообретенный подчиненный не спал на занятиях по политграмотности и оценил шутку.

– Так с чего вы с Кузьмой Евстратовичем решили выдвинуть меня на командную должность?

– Я ничего не решал. Он сегодня пришел и говорит, типа, если ты, Жорик, твердо решил на восток не идти, то вот тебе платье гражданское, прячь пока оружие, и пошли, я тебя новому командиру представлю. Ну а я че, я и пошел.

– Все равно не понимаю. С чего он-то решил, что я командовать должен? И почему ты согласился? И кстати, а почему ты не пошел за фронтом?

– Вот это ты сразу вопросов высыпал. По-первому, это ты с ним сам решай, согласился, потому что он мне жизнь спас, по крайней мере в лагере немецком я по его милости не сижу, ну а насчет последнего – много причин. Ты не думай, я не трус, но все так сложилось, что лучше я здесь фашистов бить буду, чем меня там особист трясти.

– Есть за что?

– Вот тебе крест, не за что, но эти докопаются. Перед самым ударом по нашему УРу комиссар на меня телегу в особый отдел накатал, а меня на губу закатал. Как бои начались, капитан наш меня и отправил заниматься тем, из-за чего я погорел.

– Это чем же?

– Позицию на фланге оборудовать. Болотце у нас там, но лето жаркое, оно и подсохло. Я возьми да и сунься к летехе, что только из училища пришел, мол, надо позицию на фланге организовать, да с пулеметом, а лучше сорокапятку туда захреначить. Летеха к капитану, а там эта гнида носатая. На лейтенанта набросился, какой предатель хочет ослабить оборону на вверенном участке? Тот то ли не сообразил, то ли испугался, но меня и заложил. А как фашист попер, так меня Никодимов, капитан наш, с губы выдернул, да и отправил с тремя архаровцами, двумя лопатами и дегтярем, куда я и просился. Эх, если б на сутки раньше, да пушечку там поставить. Немцы пустили-то там одну двоечку и пару бронников, а что я с ними сделаю? Пришлось пропустить их, а пехоту в этой низинке зажали, любо-дорого посмотреть, как эти гады в грязи как свиньи валялись да боялись голову поднять. Как из минометов садить начали, пришлось отходить. Да у меня приказа стоять там насмерть не было, но если особист с рапортом удачно удрал, то хода за линию фронта мне нет.