Окраина. Рай для правоверных - [5]

Виборита. Ну коли тебе это так противно, поди туда, к ним, да посмотри, как они с тобой обойдутся.

Моралес (медленно). Может, так было бы лучше всего. Я уже думал об этом.

Клеменсия. Что ты, Хулито…

Виборита. Как же, ведь после смерти Прыща тебе достойного соперника не сыскать.

Моралес. Найти смелого и сильного человека, если такие еще остались, вызвать его на поединок и узнать, чего ты на деле стоишь. Видно, вот он выход.

Затемнение. Теперь камера фрагментами показывает нам путь Моралеса: он направляется от Северного предместья в сторону района Онсе. Сначала мы видим почти сельский пейзаж, потом становится все более людно; звучит музыка – темп ее постепенно нарастает. Появляются большие и маленькие повозки, водовозы, омнибусы, а порой и закрытые коляски. Галерея уличных типов: величавая прачка-негритянка несет узел белья на голове, молочники погоняют коров, торговцы предлагают пироги, зонты, свечи и кнуты, кричат точильщики. (Необходимо растворить этих колоритных персонажей в толпе других, обычных, чтобы фильм не превратился в нарочитую коллекцию типажей.)

Голос Mоралеса. Неподалеку от Онсе, на углу улицы Пьедад, находилось место, где устраивали петушиные бои. Я шел мимо, тут меня и позвал Пагола, паренек, который потом погиб во время революции девятьсот пятого. В тот день должен был драться его петух, серый в полоску…

В это время перед нашими глазами разыгрывается немая сцена: Пагола, юноша вполне благопристойного вида, словно сошедший со старинной фотографии (возможно, он с усиками), что-то кричит Моралес у. Они, стоя у двери, перебрасываются репликами, потом вместе заходят внутрь.

Пересекают комнату, заставленную бочками, затем другую, со стойкой и столиками. На стене висит большое, тусклое старинное зеркало в раме темного дерева с резными гирляндами и ангелочками. Моралес и Пагола спускаются в подвал, где и проходят петушиные бои. Небольшая арена, вокруг амфитеатром деревянные скамейки в три ряда. Лестница пересекает амфитеатр. Здесь уже собралось довольно много народа, сплошь мужчины. Присутствует только одна женщина, она кормит грудью младенца. Мы видим и городских жителей, и деревенских, а также обитателей окраины. На арене стоят мужчины в нагрудниках (некто в таком же нагруднике сидит среди зрителей). Судья – седовласый сеньор, похожий на протестантского пастора. Толстый мальчик – босой, на одной ноге большая, как у гаучо, шпора – продает жареные лепешки и пироги. В углу стоят весы, за ними – клетки.

Голос. Пятьдесят пять на круг.

Другой голос. Вот удача-то. Белый разбил себе клюв.

Тип, похожий на беглого каторжника (толстому сеньору, сидящему выше, протягивая ему газеты). Берите-ка, доктор, вот «Аргентинская нация», закройтесь, чтоб кровью не забрызгало. (Услужливо накрывает ему колени)

Сеньор внимательно и строго следит за его действиями. Тем временем Пагола выносит на арену серого в полоску петуха. По знаку судьи начинается бой.

Зритель. Ставлю двадцать песо на рыжего.

Пагола. Пятьсот тридцать – на моего полосатого.

Голос. Принимаю.

Толстый сеньор (соседу, который почтительно выслушивает его). Что тут ни говори, а в этих плохо вентилируемых помещениях слабое место – вентиляция.

Полицейский (словно оправдываясь перед Моралесом). Сеньор говорит истинную правду. По мне, так полиция давно должна была прикрыть такие подпольные заведения.

Петух Паголы одерживает победу под громкие вопли публики.

Луна (торговец скотом, он в широких штанах-бомбагах и альпаргатах). Пестрый был что надо.

Пагола, счастливый и смущенный, получает деньги.

Пагола. Мне никогда не везло, а вот теперь пришла удача, и я будто бы даже оробел. Глядите, ребята, эта куча монет тянет мне карман. Пошли, я угощаю.

Они поднимаются по лестнице, заходят в зал и усаживаются вокруг столика. Моралес оказывается напротив Луны. Когда камера наплывает на них, они продолжают уже начатый разговор.

Женщина с ребенком подходит к столу.

Женщина. Чего желаете заказать, кабальерос?

Моралес. Мне стаканчик кемадо,[4] будьте так любезны.

Приятель. И мне того же.

Второй приятель. А мне – можжевеловой. (Луне, дружески.) А у вас в деревне, парень, небось тоже от кувшина не отворачиваются.

Луна. В деревне? Я, слава богу, из южного Сан-Кристобаля. Принесите-ка и мне можжевеловой.

Пагола. А мне, сеньора, для начала – пивка.

Моралес. Из Сан-Кристобаля? Отличное место, сеньор. А ведь я теперь именно туда и направляюсь.

Пагола (из вежливости). И что вы там ищете?

Моралес. Да ничего, честно говоря. Мне нужен некий дон Элисео Рохас.

Луна, уже поднесший было стакан к губам, ставит его на стол и внимательно смотрит на Моралеса. (Кадр быстро меняется.) Женщина снует туда-сюда, обслуживая клиентов. В глубине зала, на фоне бочек, видны свисающие сверху ноги толстого мальчика: на одной ноге – шпора. Новый посетитель, входя, отодвигает женщину в сторону; она задевает головой ногу мальчика, поднимает глаза; камера следит за ее взглядом. Мы видим, как мальчишка, забравшись на самый верхний ряд бочек, почти под потолочные балки, тайком поедает пироги из корзинки.

Женщина. Опять за свое, поганец! Для того я надрываюсь, чтоб ты брюхо себе набивал? Давай-ка мигом вниз да иди обслужи клиентов.