Окраина - [4]

Так раскрывается смысл названия книги. Если в прямом значении «окраина» — это Уезд, лежащий на полпути между Прагой и шахтерским городом Кладно, это далекое пограничье, то в переносном и более глубоком смысле речь идет не столько о топографическом, сколько о социальном понятии. То, что, казалось бы, происходит на окраине жизни, в действительности определяет ее течение. Ян Моравец, уезжая из пограничного городка в столицу, выбирает для себя путь «провинциального» прозябания, мещанского приспособленчества. Франтишек Шандер, отказавшийся от места ассистента при кафедре столичного вуза и решивший связать свое будущее с судьбой пограничного края, находит главное русло жизни, выполняет свой исторический и гражданский долг. В сущности, именно в отношении к этой «окраине жизни», к этому «малому миру» и проверяется современный герой, определяется его место в «большом мире».

При поверхностном чтении возникает впечатление, что ироническая тональность, характерная для первой части романа, во второй и третьей частях ослабевает. Действительно, ирония как средство обличения прямых носителей социального зла встречается здесь все реже. В главах, рисующих жизнь Франтишка после окончания гимназии, лишь два персонажа дают автору основание для такого сатирического использования иронии. Это бывший владелец лавки с колониальным товаром, а ныне спекулянт Ян Линдер, после Февраля выдающий себя за простого поденщика, фабричного рабочего, и отец Яна Моравца — крупнейший технический специалист, занимающий высокий министерский пост. Один из великих мастеров иронического повествования английский писатель XVIII века Генри Филдинг утверждал, что «единственный источник истинно Смешного есть… притворство»[4]. Ян Линдер — типичный притворщик, и разоблачение его вызывает смех братьев Шандер, равно как и улыбку читателя. Моравец-старший может проявить известную широту натуры, да и прогрессивные общественные взгляды для него, видимо, не только мимикрия. Но вместе с тем во многих внешних черточках его поведения чувствуется лицемерная фальшь, а поступки расходятся со словами. Однако авторская ирония не щадит и персонажей, заслуживающих сочувствия. Доля притворства есть и в тех уловках, к которым прибегает Франтишек, рассказывая о своем доме сначала в школьном сочинении, а затем и при встречах с нравящимися ему девушками. Отказаться от подобного обмана не может и его невеста Квета, выросшая в детском доме. Бедным и обездоленным нелегко расстаться со своего рода «комплексом неполноценности», питающим различные формы иллюзий, самообмана и обмана. Обнаружить несостоятельность ложных идеалов автору помогает «ирония судьбы», на которой строится сюжет. Все, кто слишком дешево хочет купить счастливый билет в лотерее жизни (первая избранница Франтишка Алена Лукешова, его друг Ян Моравец, стареющая учительница), проигрывают главное: любовь, дружбу, уважение к себе, счастье. Порой ироническое превосходство автора над персонажами сочетается со щемящим чувством жалости, ибо он иронизирует и над убогостью нищеты, над наивными и ограниченными представлениями бедняков. Впрочем, именно в сценах, рисующих быт пролетарских низов и перемены в нем, немало чистого комизма, доброго юмора, гротеска; здесь звучит здоровый смех народа, снисходительный смех чудаков, сознающих собственное чудачество.

Однако преобладает в романе ирония, и прежде всего ирония, которую можно было бы назвать философско-исторической. Это и ирония взрослого и зрелого человека над неискушенностью детства и юности (рассказывая о Франтишке, автор, вероятно, не раз вспоминает самого себя). Это также ирония над поступками, которые окажутся не оправданными в свете исторической перспективы (вся затея Шандеров со строительством семейного домика). Но главным образом это ирония над общественными предрассудками, над всякого рода стереотипами в мышлении и поведении людей, над «модой» в самом широком смысле слова. Повествователь постоянно «опережает» события: говоря о поведении персонажей в тот или иной момент, он заранее знает, как они будут вести себя в будущем. В исторической перспективе многое из того, что претендовало на пафос, выглядит фарсом. Но при прощании с прошлым комическое нередко соседствует с трогательным и патетическим (замечательные сцены прощания бедняков с их старыми жилищами в конце второй части романа). В свете луча прожектора, направленного из будущего, отчетливее видны фальшь в поведении людей, ограниченность (классовая или индивидуальная) их сознания. Вместе с тем отрицательные общественные явления, ставшие типическими лишь позже при контрастном сопоставлении с нравственными нормами и нравственным климатом прошлого, также выступают в ироническом свете. Историческая конкретность, иронический «историзм» не мешают автору выявлять комическое и в общечеловеческих привычках, смеяться над парадоксами жизненных ситуаций, над самим собой. Подлинная ирония всеобъемлюща. Она устремлена в будущее и не знает ни пристрастий, ни ограничений. Свободный, беспокойный дух, свойственный ей, во многом определяет и манеру повествования. Ирония — это некая скользящая, подвижная точка зрения, похожая на неуловимый солнечный зайчик. И автор то смотрит на мир глазами своего героя, то смотрит на самого героя как бы со стороны, то прибегает к объективному описанию, то выставляет наружу «рожки» своей субъективности. Он намеренно сближает явления разного масштаба и значимости (например, спор из-за Триеста между Италией и Югославией и… уроки математики, ставшие «яблоком раздора» между гимназистом Франтишком и его классной наставницей), соединяет несоединимое в человеческих характерах (неверующий священник Бартоломей, мясник-вегетарианец Корейс), подчеркивает комические контрасты действительности и создает контрастные, гротескные, карнавально-балаганные сцены (перевозка скарба Шандеров из монастыря, праздник «дожинки» и т. д.), пользуется для связи эпизодов и персонажей мгновенной ассоциацией.