Окорок единодушия - [3]

— Нет, мне послышалось, как будто цалуются, и цалуются очень громко.

— Неужели, мой друг? Что ж это значит? Верно, опять Керроти Дик вздумал любезничать с Пегги, — сказал Иона, показывая на рыжего слугу, который также был в комнате. — Ступай к своему делу, Дик.

— Я, сударь, и так занимаюсь делом, — отвечал удивленный Дик.

— Ступайте оба к своему делу, говорят тебе, — повторил Неттельбед.

Дик и Пегги ушли. Трактирщик остался наедине с женою.

— Очень мило, мой друг, не правда ли? — сказал Неттельбед, указывая жене на окна, убранные цветами.

— Очень мило! Только не обманывайте меня, сэр, — отвечала она, — я видела ваши штуки.

Поняв, что поздно запираться, он сказал робким голосом:

— Ну, не обижайся, мой друг, я пошутил; у меня не было дурных мыслей.

— Вот как! стало быть, и вы не должны сердиться, если я буду подражать вам?

— Разумеется, не буду, мой друг, разумеется не буду. Но зачем же тебе так делать? Нет, лучше не делай этого, знаешь, чтоб не стали о нас говорить дурного. Ведь мы хотим получить окорок, следовательно, нам должно соблюдать всякую осторожность… при людях. Не то, чтоб я стал подозревать тебя; но, ты понимаешь, мой друг…

— Совершенно понимаю вас, мистер Неттельбед. Следовательно, если случится, что Френк Вудбайн придет к нам и как-нибудь нечаянно поцалует меня в шутку, вы ничего не скажете?

— Чтоб провалиться этому злодею! — закричал трактирщик.

— Ах, как неприлично выражаетесь вы, мистер Неттельбед! Вы совершенно забываетесь…

— Нет, мой друг; я говорю с тобою тихо и кротко.

— Вы раскраснелись — так не бывает с людьми спокойными. Да не топайте же ногою. Иной подумает, что вы меня ревнуете к Френку Вудбайну.

— Ревную? Как это можно? Никогда! Я знаю, какое сокровище у меня жена. Положим, что Френка называют у нас первым красавцем, я знаю, что милая моя Нелли не взглянет ни на кого, кроме меня.

— И не должен ревновать, мой милый. Ты не можешь бояться Френка: ведь он женат и, кажется, страстно любит свою жену.

— Как же не любить ее? Таких красавиц, как Роза Вудбайн, немного найдется на свете.

— Прекрасно, сударь! Так она, по-вашему, лучше вашей жены?

— Нет, мой друг, я этого не смею сказать. Но ты сама знаешь, что когда она была в девицах, ее звали «донмовская роза».

— Знаю, сударь; знаю также, что вы присватывались к ней прежде, чем обратились с предложением ко мне; только жаль, что она отказала вам.

— Что ж, мой друг? Я очень рад теперь, что она отказала.

— Говорите, сударь! Она вам казалась лучше меня — я знаю. Желала б я, чтоб Френк Вудбайн тогда вздумал посватать меня.

— Зачем же так говорить, мой друг? Ведь чрез такое желание мы лишимся окорока. Ты говоришь необдуманно. Я не хочу и помнить твоих неосторожных слов. Нет, я знаю, ты сказала, чего сама не думала.

— Правда твоя, мой миленький. Всякий знает, что я тебя не променяю на молодого егеря. Пусть он и красавец, да у него только и именья, что ружье и шалаш; а у тебя, моя душечка, и в карманах непусто, и дом — настоящий замок. А ведь вот говорят же люди, что Френк с женою живут очень счастливо и могут получить окорок, если только захотят.

— Неужели говорят? Ну, ничего: я знаю словечко, от которого прикусит язык Френк Вудбайн, если вздумает давать присягу.

— Знаешь о нем секрет? Скажи же мне, душечка. Мне ужасно любопытно узнать, что это такое.

— Нет, извини меня, милая, не скажу.

— Что ж это такое? Верно, письмо, которое оставлено у нас для передачи Френку, относится к этому делу?

— Не могу тебе ничего сказать.

— Покажи мне это письмо: я, быть может, угадаю.

— Изволь, мой друг, — сказал Иона, подавая жене письмо.

— Адрес написан ясно, — проговорила она: — «Френсису Вудбайну, служащему охотником при лорде Мейерде. Оставить у Ионы Неттельбеда, в гостинице Золотого Окорока». Да, на письме так и сказано, чтоб оставить его в нашей гостинице, а не относить на дом к Френку — это подозрительно. Впрочем, почерк, кажется, не женский. Ах! как бы хотелось увидеть, что там написано, — говорила она, стараясь рассмотреть что-нибудь сквозь складки конверта. — Ах, как любопытно! Только нельзя ничего разобрать. Нет, разбираю подпись: Дж… Джон! Вот что: ему пишет просто какой-то Джон. Не стоит и любопытствовать. Возьми письмо назад, мой друг.

— Вот, оно будет здесь дожидаться Френка, — сказал Неттельбед, запирая письмо в ящик.

— Ну, что ж, расскажи мне, какой секрет ты знаешь о Френке, душенька?

— Пожалуйста, Нелли, не приставай ко мне. Довольно тебе, что я могу подрезать язычок Френку, если он потребует себе окорока. Это сокровище не минует наших рук, Нелли. Нет, ч… возьми[1], мы его никому не уступим! Ах, если б только поскорее пришло время, когда дается награда! Какой великолепный будет вид! С целого графства сойдутся и съедутся толпы народа: ведь я сказал о своем намерении мистеру Роперу, управляющему сквайра Монкбери, и он объявит об этом через Баронский Суд во всеобщее сведение. Все графство будет знать о присуждении награды. Соберутся тысячи народа, потому что такого праздника нигде не увидишь. Сквайр Монкбери, мистер Ропер, герольды с белыми жезлами, доктор Сайдботтом, донмовский викарий, пастор Бош, капеллан сквайра, Роджер Боус, секретарь суда, Тимофей Тинкет, сторож, трубачи, барабанщики, флейтщики — все встретят нас у ворот старого приорства. Соберется суд присяжных из молодых людей и девиц решать справедливость нашей просьбы. На столе будет лежать окорок. Начнут звонить в колокола, загремит оркестр при нашем появлении. Мы с тобою, пышно разодетые, пойдем в приорство; толпы народа, покрывающие весь путь, почтительно будут расступаться перед нами; мы вступим в портик, преклоним колени (как жестко будет стоять на коленях на каменном полу, Нелли! Я уж делал пробу; потому надобно будет нам хорошенько подбить в коленках платье ватою). Тут мистер Ропер торжественно прочитает клятву: клянитесь, что…