Околоноля [gangsta fiction] - [55]

Егор подумал, подумал, помедлил, помедлил. Рыжик подождал, подождал и говорит: «Как хочешь». Положил сложенный вдвое бумажный лист на скамейку, накрыл сверху варёным раком — от ветра, и ушёл гулять в аллею, свистнув жену для компании. Егор дождался, пока рыжики отошли прилично, убедился, что не оборачиваются и явно не намерены внезапно обернуться, посмотрел по сторонам и, как воришка, быстро схватил бумажку и спрятал в карман. Голова сразу остыла, радость подсдулась, и стало спокойно и тепло, как бывало в детстве, когда бабушка в глубине темноты, на «терраске» судачила с соседкой про соседей, и вечер был по-летнему нежным, уютным и тёплым, и тёмным, как только что сотворенный мир. Душа утихла, распуталась и упростилась до линии мести на сгибе судьбы. Он знал, что делать, знал, что будет. Он был заряжен свинцовой тоской, неудержимо тяжёлой и вытянутой остриём к цели, силой собственной тяжести обречённой лететь с нарастающими скоростью и визгом прямо в середину врага. Мамаев должен сдохнуть.

На следующий день Егор был уже в москве.

43

Прошло где-то полгода, от силы год. Егор вошёл в непривычную роль урода, но по-настоящему освоиться в ней всё никак не мог. Раны затянулись, тело снаружи и внутри осталось покрытым выбоинами и вмятинами. Перед сном он трогал их обрубками рук и матерно молился.

Будто по образу и подобию искалеченной плоти, и душа его стала неизлечимо корёжиться, кривиться и рваться, и вся близлежащая жизнь вывернулась наизнанку, прохудилась и пришла в негодность.

Настя, увидев трёхпалого единоухого папашу, в ужасе отпрянула от него и, проплакав у бывш. жены на руках трое суток, отправлена была в швейцарскую санаторию лечиться электросном и альпийским воздухом на последние от хазаров оставшиеся папашины деньги. Егор получил от тамошнего детского психиатра sms на немецком языке, переводил сам, рылся в интернет-словарях и перевёл, что единственным лекарством от настиного расстройства является запрет на свидания с отцом. Что касается каких-либо упоминаний об отце, равномерно и демонстраций фото- и видеоизображений такового, то и они крайне нежелательны. Доктор уведомлял, что айне кляйне тохтер[30] чувствует себя лучше и, чтобы закрепить успех, тохтеру надобно прервать любые сношения с фатером, как очные, так и заочные. На время, разумеется, на пару лет, ну, максимум на десять, если случай окажется тяжёлым.

Капитан Вархола, про цветы не забывая, решила начать новую жизнь и отключила Абдаллу от аппарата искусственного питания. Поручив знакомому ксендзу отвести его душу в места не столь отдалённые, сама оделась в цивильное и приехала к Егору. Она знала, что он вернулся с Юга не в полном порядке, но его телефонный рассказ прервала, заявив, что сможет. Сможет любить его любого, он не знает женщин, у них другая физиология, любят же они богатых стариков, даже и у Хокинга жена была довольно долго. Увидев Егора, она минут двадцать изъяснялась в таком же благородном и самоотверженном духе, но приблизившись и разглядев его поподробнее, ушла в ванную блевать. Поблевав же, ушла совсем. Не смогла, стало быть.

Её отец не поделил с Черненкой доходы от пиратских тиражей «Гарри Поттера». Со всех рынков Содружества посыпавшиеся прибыли были величин чрезвычайных. От такого количества добычи их старорежимная, рассчитанная на братский раздел добрых шестизначных сумм, дружба обломилась. Загрузившись числами с девятью нулями, система отношений дала сбой. Числа эти на два никак не делились, делились только на один. Генерал Вархола-старший вынужден был закрыть Чифа в тюрьму.

Давно чахнущее братство чёрной книги угасло окончательно, некоторых братьев вслед за Чифом тоже взяли, Егор понимал, что со дня на день придут и за ним. Старый Вархола, однако, недолго миллиардерствовал, кто-то на самом верху не вполне куртуазно отозвался вдруг о коррупции. Взяточничество, мздоимство, откаты, крышевание; госинвестиции в жён, деверей и племянниц; сдача органов власти, их подразделений и отдельных чиновников в аренду респектабельным пронырам и приблатнённым проходимцам; кооперативная торговля должностями, орденами, премиями, званиями; контроль над потоками; коммерческое правосудие, высокодоходный патриотизм — все эти исконные, почтеннейшие ремёсла, вековые скрепы державы объявлялись ни с того, ни с сего постыдными пережитками. На самом верху, впрочем, быстро поняли, что далеко хватили и как ни в чём не бывало о коррупции опять заговорили уважительно. Держава пошатнулась, дала осадку, но устояла. Не все и расслышать-то успели про новый курс. А из тех, кто расслышал, не все успели испугаться, как опять пошло дело по старине, тихо и непечально. Не все, но некоторые, однако, испугались и были всё же наказаны. В те несколько дней, пока наверху не вполне осознали, что выходит перебор, что замахнулись на устои, на сокровенное, без чего третьему риму не быти, закон успел таки слегка поторжествовать, и штук десять vip-воров загремело таки на нары. Успевшие испугаться генералы безопасности собрались в кабинете Главного и порешили, чтобы не всем сесть, отправить сидеть за всех кого-то одного. Если не утихнет борьба с коррупцией, сдать второго. Выждать, и если опять не утихнет — третьего. И т. д. Садиться постановили, чтоб никому обидно не было, в алфавитном порядке. Маршал Баранов был Главный, ему сидеть было не по чину. Пришлось генералу Вархоле. Он очутился в одной камере с Игорем Фёдоровичем, которого сам туда и сплавил. Тот уже снискал определённый авторитет среди обывателей сизо и скуки ради, без азарта, скорее по привычке промышлял сколачиванием небольших преступных сообществ правозащитного и мелкомошеннического толка, куда рекрутировал и подозреваемых, и членов их семей, и следователей и адвокатов по их делам; и охранников, и даже поваров. Не поздоровавшись, Чиф и Вархола немедленно запросили у тюремного начальства разрешения на драку.