Около кота - [11]

Но коли так, то дело становится куда сложнее. Хотя, не скрою, и занятнее.

Спрашиваете, не обнаружил ли я ещё каких странностей в тамошней жизни? Тут мне сложновато будет ответить, потому что, как вы знаете, есть твёрдо установленные вещи, а есть догадки и прикидки. Очищенные от пыли тропинки на чердаке – это твёрдо установленное. А вот если хотите догадок… Едва лишь я пообвыкся в доме, как у меня стали возникать некоторые вопросы.

Например – а не многовато ли у господина лекаря слуг? Если по-хозяйственному взглянуть – и троих хватило бы. Кучер, садовник, ну и по всякой домашней работе. Убирать, стирать, готовить. Обычная экономка. Да, жалованье экономки, конечно, выше, чем у какой-нибудь Хасинайи, которая неизвестно ещё, получает ли хоть грош или просто за харчи трудится – но господин Алаглани не бедняк и на экономке бы не разорился. Да и на скупца он не похож. Слугам платит немного, но скупцы – они же во всём скупцы, а не только в этом. Помните скупца из Тмаа-Ахори? Тот каждый камешек, на дороге найденный, к себе в дом волок – авось пригодится. Нет, будь господин Алаглани скуп – он первым бы делом на кормёжке экономил. А если подсчитать, сколько кормёжка наша стоит по средним базарным ценам, и сравнить с другими домами, то очень даже неплохо здешним слугам живётся. К тому же он, отпуская от себя слугу, денег даёт… нет, экономка бы уж всяко обошлась дешевле.

Так вот, если убедили вас мои доводы – то как объяснить, зачем столько слуг? Для важности? Но какая важность, если, во-первых, господин Алаглани не высокороден, а во-вторых, сейчас всё-таки не Старый Порядок. Ну что, сойдёт за странность? Вот-вот! Странность-то она странность, но не такая, как на чердаке. Тут всё равно одни лишь догадки да расклады. Вдруг я чего не знаю, а объяснение на самом деле проще некуда?

Вторая странность – ещё туманнее. В том смысле, что, может, на странность и не тянет. Вот смотрите – в доме девять слуг. Все – очень разные. И по возрасту, и по уму, и по характеру. Казалось бы, должно быть, как в любом доме, где много обслуги. То есть – друг другу пакости всякие творить, языками друг о друге чесать, господину наушничать, драться, младших да слабых гонять. А тут ничего подобного! Не то чтобы здешние сильно меж собой дружны – но уж точно не жбан с пауками. Старшой, правда, затрещины и пинки отвешивает, но всегда за дело. Так ведь и старшой он, на то и власть ему дана. А чтобы между собой – не было такого. Хотя видно, что братцев-поваров недолюбливают, Хасинайи побаиваются, над таким увальнем, как Хайтару, в любом другом месте непременно бы издевались. В чём же дело? Думаете, это господин Алаглани за нравами следит? Ничего подобного! Как между собой слуги живут, он вовсе даже не интересуется. Тангиль ему о делах, конечно, докладывает, но о каких делах? Что остались непрополотыми грядки сельдерея – скажет, а что Дамиль ночью плакал – нет. Мелочь, не стоящая внимания господского.

А вот моего внимания всё-таки стоит. Потому что здесь, как убедился я, такое нередко бывает – и не только с самым из нас младшим, Дамилем. Слышал я, как и Алай, даже не проснувшись, слезами исходил, и как Хайтару в огороде плакал, когда полагал, что никого рядом нет, и даже мрачные братцы-повара во сне слезу пускали. С чего бы? Понятно, когда слуга после наказания плачет, ну, или ожидая наказания. А тут иное дело какое-то. Не знаю, как объяснить… Воспоминания какие-то тяжёлые, говорите? Между прочим, вы правы. Но и тут не всё так просто, как вам кажется. Вот и ещё одна странность, которая не относится к твёрдо установленным вещам.

А из твёрдо установленных – вот, пожалуйста. Довольно часто господин Алаглани после ужина зовёт в свой кабинет кого-то из слуг. Приходит в людскую Дамиль, тянет, допустим, за рукав Хайтару и говорит: «К господину!». Вздыхает Хайтару и плетётся вслед за Дамилем в господские покои. И по спине его видно, насколько ему это приглашение не нравится. Возвращается через полчаса, а иногда и через час. Ни слова ни говоря, на тюфяк заваливается. А среди ночи может слезу пустить. Не всегда это бывает, не каждый день. И никогда не было, чтобы лекарь наш подряд одного и того же вызвал.

Пытался я осторожненько расспрашивать, что это и зачем, но толку никакого от расспросов не вышло. Или вообще мне не отвечали, или, как вот Алай, говорили: «Да ничего такого. Позовут когда – сам и узнаешь».

Очень мне это интересно показалось. И – не стану скрывать – страшновато. Что такое происходит в кабинете господина Алаглани, о чём никто говорить не хочет и после чего плачут? Догадки в голову приходили самые разные, от некоторых и жуть брала. И напрягал я мозги – если оно и впрямь, как мне мыслится, сам-то я себя как поведу? Понимал, что хочешь не хочешь, а придётся сдержаться, ибо есть такое слово «надо». Нужда превыше чести. И гадал – а хватит ли мне на то силы? Молил Творца, чтобы хватило, потому что иначе зачем вообще всё дело было начинать?

А когда это, наконец, случилось – в смысле, когда позвали меня к господину, все мои страхи да расклады скукожились, как весенний снег, когда солнце припекать начинает.