Окольные пути - [6]

– Да уж, дымит так дымит, – сказал он, возвышаясь на телеге и доставая из кармана сигарету. – Что же с ней случилось?

Всегда неравнодушная к новым лицам Диана попыталась дать ответ:

– В нее попало с самолета много пуль… ужасно много пуль… Наверно, одна из них попала в жизненно важное место… в общем, в одну из важных частей ее механизма. К тому же кончилась вода. Не забудьте еще, что это опытная модель, одна из первых в серии, только бедняга Жан умел управляться с ней.

Походя она указала на тело вышеупомянутого Жана, и крестьянин сочувственно покачал головой, что было с его стороны довольно любезно. Наконец-то нашелся хоть один человек с практическим складом ума, не то что этот болван Брюно! Какого черта ему надо сидеть за рулем и дергать в разные стороны рычаги? Нашел время дергать рычаги! В самом деле! Нельзя было рассчитывать на Брюно, а еще меньше на Лоика: она сама видела, как он строит глазки этому землепашцу. Только этого еще не хватало! Только этого!

На самом же деле Лоик рылся в своей памяти, пытаясь вспомнить, какую пьесу напоминало ему все происходящее. Наконец он сообразил: Расин, «Федра», а в «Федре» рассказ Терамена: «Он стоял на своей колеснице…» «Терамен – это я, – подумал он. – Люс – прекрасная Федра, Диана играет роль злой Эноны, а суровый Тезей ожидает нас в Лиссабоне. Но какую же роль дать бедняге Брюно? С эстетической точки зрения он мог бы быть Ипполитом, но, учитывая обстоятельства, только этот крестьянин, правящий телегой-колесницей, лавирующий среди пулеметных очередей, мчащийся по бурным волнам судьбы, мог бы быть Ипполитом».

– О чем вы задумались, Лоик? – Голос Эноны-Дианы показался ему гневным и нетерпеливым. – Не время предаваться мечтаниям, мой дорогой. Что нам делать с беднягой Жаном, который… – Она остановилась, так и не произнеся «который больше не может сесть за руль», «мешает нам», «больше ни на что не годен», хотя это, естественно, пришло ей на ум. Наконец она выбрала: —…его ведь нельзя оставить одного на этой дороге!.. Ну вы же сами понимаете…

Она нервничала.

– В конце концов, нужно что-то делать! А зачем другой идиот принялся возиться с этой машиной? Он что, хочет ее сейчас починить? Но ведь она уже полыхает…

– А почему «другой идиот»? По-вашему, я – первый? – спросил Лоик.

– Ах, нашли время обижаться! – ответила она, впрочем без каких-либо опровержений. – А что думаете вы, Люс, как нам выбраться отсюда?

Сделав два шага, она внезапно повернулась к бедной, совсем ошеломленной Люс.

– В конце концов, именно ваша машина завезла нас сюда! – бросила Диана с упреком.

– Я очень огорчена, но ведь раньше она прекрасно работала, вы же знаете, – сказала Люс, отступая.

– Ее машина, но отнюдь не ее самолет, – поправил Лоик, желая восстановить справедливость. – И давайте поскорее забудем об этой куче железа! Мсье, пожалуйста! – уверенным тоном обратился он к задумчивому до рассеянности крестьянину. – Мсье, не могли бы вы взять тело нашего друга и отвезти его…

Но его перебила преисполненная рвением Люс. Казалось, она была готова сложить руки на груди и упасть на колени. «Ни дать ни взять само олицетворение скорби!» – раздраженно подумала Диана.

– О да, мсье… нет ли здесь поблизости церкви или госпиталя? Может быть, можно найти машину «Скорой помощи», чтобы отвезти в ней бедного Жана?

– А как же, интересно, ваша «Скорая помощь» сможет добраться сюда? – Диана метала громы и молнии. – По воздуху? Или по морю? А зачем вам понадобился госпиталь? Вы ведь сами видите, что в госпиталь ему уже поздно. А церковь? Разве так уж важно в нынешних обстоятельствах отправиться туда, чтобы пропеть «De profundis»?[4] Ax нет! Вы несерьезны, Люс! Совершенно несерьезны!

Топнув ногой, она повернулась к крестьянину, видя в нем единственного достойного собеседника.

– А как же машина? С ней действительно больше ничего нельзя сделать? – спросила Люс с тем же невинным видом.

– Ну, на машину вы можете больше не рассчитывать, – сказал крестьянин.

И как бы желая подчеркнуть, что этот приговор окончательный и обжалованию не подлежит, он, перегнувшись на другую сторону телеги, выплюнул длинную струю коричневатой слюны. Обеих женщин передернуло, и они опустили глаза, как будто он без всякого предупреждения предстал перед ними голым. Реакция Лоика была такой же, но он подумал: «Странно, несмотря на эти привычки, в парне нет ничего шокирующего. Нужно поговорить с ним как мужчина с мужчиной (к этой формулировке он прибегал довольно редко). Мне нужно вытащить отсюда моих женщин». Повернувшись к своим компаньонкам по путешествию, он увидел их, обессиленных, взъерошенных, без косметики. Одна из них кудахтала, другая хранила молчание, но у обеих был жалкий вид. И чувство сострадания, желание защитить их, что было совершенно внове для него, захватили его целиком. «К счастью, я здесь, – подумал он, – рядом с Тарзаном-Лермитом они могут ничего не бояться».

– Ну-ка, милые дамы, – бросил он шутливым тоном, которым говорил в прежние времена, в те счастливые времена, когда они переходили из салона в салон, попивая коктейли и высмеивая отсутствующих, – подойдите к этому молодому красавцу, он там, в машине, и скажите ему, чтобы он достал все вещи; вы сделаете доброе дело. А мне надо переговорить с нашим новым товарищем. Ну же, вперед!..