Око за око. Этика Ветхого Завета - [171]

В той же книге (Theological Diversity), в пятой главе, Голдингей предлагает то, что называет «пасторской стратегией» Второзакония. После обзора нравственных ценностей и богословских взглядов книги он отмечает, что явное нравственное несоответствие между высокими этическими идеалами, с одной стороны, и некоторыми законами, которые нам кажутся не слишком моральными, с другой стороны, может быть разрешено, если мы признаем эту «пасторскую стратегию». Нам следует ценить то, что законодатель желал установить не только максимально высокие стандарты верности завету, но и учесть реальность грешного, мятежного народа и окружающей его культуры. Необходимо начать с того места, где находится народ — здесь и сейчас. Таким образом, закон обязательно шел на уступки, учитывая человеческую греховность и нежелательные аспекты исторической культуры. Отмечая это, Голдингей заимствует прием из спора Иисуса о разводе. Христос противопоставил идеалу творения заповедь, позволенную Моисеем. Тем не менее оба текста, которые он процитировал, конечно же, были частью одной и той же Торы. Следовательно, сама Библия дает нам прецедент нравственной оценки и нивелирования одних текстов в свете других. Но только текст Библии может претендовать на это, а не наши притязания на некую более высокую этическую позицию.

Поэтому, по мнению Голдингея, авторитет Ветхого Завета не является однородным и одинаковым в каждом тексте. Хотя весь текст обладает своим каноническим авторитетом, некоторые его части явно являются предписаниями, которые стремительно находят современное применение, в то время как другие больше напоминают прецеденты взаимодействия Бога с Израилем в ситуациях большего или меньшего послушания воле Божьей:

Таким образом, либо утверждения Библии скажут нам, как жить, либо (когда они не делают этого) эти фактические утверждения являются моделью и мерилом наших попыток сформулировать, как нам следует жить. Это означает, что мы не игнорируем конкретность библейских заповедей (и применяем их к нашему времени, как если бы они были вневременными универсалиями). В то же самое время их конкретность не парализует нас (тем самым делая нас неспособными применять их к своему времени вообще). Мы радуемся их конкретности потому, что она показывает, как выражалась воля Божья в том контексте, и мы берем их в качестве модели для собственной этической конструкции.[360]

Джон Роджерсон (John Rogerson). Подобно Джону Бартону, Джон Роджерсон также связывает ветхозаветную нравственность с естественным порядком в статье «Ветхозаветный закон и социальные и нравственные вопросы» (The Old Testament Law and Social and Moral Questions', 1982). Он находит много общего между израильским законом и прочими нравственными текстами тогдашних древних ближневосточных сообществ и, следовательно, считает моральные нормы Израиля отражением естественной нравственности того времени. Это не тождественно естественному закону в догматическом или философском смысле, поскольку он явно исторически обусловлен. Однако современный христианин (или нехристианин) все еще может поучиться у этих древних текстов, наблюдая за их нравственными уроками и оценивая их в историческом контексте. Принципы есть, но они не являются вневременными или уникальными для Израиля. Тем не менее, если мы хотим относиться к нравственным требованиям Ветхого Завета всерьез, как христиане, нам следует делать это в свете ветхозаветных императивов искупления. Они напоминают нам о нашей полной зависимости от Бога, постоянной нужде в его благодати и в видении его царства, которое дает только Библия.

Томас Оглтри (Thomas Ogletree). В 1983 году Оглтри написал свою книгу «Использование Библии в христианской этике» (The Use of the Bible in Christian Ethics). Как предполагает название, Оглтри не собирался исчерпывающе описывать библейскую этику, но открывал диалог между библейским текстом и современным пониманием моральной жизни. Он делает обзор консеквенциалистской, деонтологической и перфекционистской концепций этики и приходит к выводу, что ни одна из них не является сама по себе достаточной, чтобы учесть сложность человеческой нравственной реальности. Он предлагает синтез, коренящийся в исторической контекстуализации, и видит поддержку этого синтеза в том, как представлены классические библейские темы в обоих заветах. Он ограничивает свой библейский обзор Пятикнижием и пророками VIII века в Ветхом Завете, а также синоптическими Евангелиями и посланиями Павла в Новом Завете. Избегая недооценки богатого многообразия библейского материала, он находит широкое тематическое единство в Библии, единство, находящееся в раскрытии сущности народа Божьего. Это дает ему возможность перейти от конкретности их исторического контекста к нашему современному контексту, поскольку «значимость библейских текстов не может ограничиваться прошлыми, изначальными намерениями авторов, или первичными контекстами их произведений» (с. 9). Оглтри, следовательно, твердо помещает ветхозаветную этику (или ту часть материала, которую он решил обсудить) в рамки широкого поля канонической библейской этики. И хотя он не придает такую же степень нормативного авторитета библейскому тексту, как Голдингей или Кайзер (Kaiser), Райт (Wright) и Янцен (Janzen) (см. ниже), он, безусловно, утверждает центральное место, которое Библия должна занимать в формировании христианской этики и принятии решений.