Око тайфуна - [13]

Автор, видимо, запамятовал, что детская смертность в Италии несколько ниже, чем на его Родине. Забыл о малолетних рабах из Узбекистана, копошащихся на засыпанных дефолиантами хлопковых полях. Он многое забыл.

Главный герой, Олег, весьма похожий на Владимира Санина из «Чаши бурь», встречается с Зоной, посланницей Галактического совета охраны красоты, который правомочен решать, переполнилась ли чаша терпения (выделено в тексте). Если переполнилась — видимо, будут приняты меры, предложенные Ю. Тупицыным.

Чаша терпения и обступившие ее боги с плазменными мечами, боги, которых Азимов назвал стервятниками — вот этот образ действительно выстрадан автором-молодогвардейцем. Позиция Ефремова — в словах Фай Родис, в знаменитой его фразе:

«Кораблю — взлет!»

Прямой текст, свидетельство литературной бездарности, навязчиво господствует в повести. Доходит до того, что американский военный летчик разоблачает на суде собственную армию, незаметно переходя при этом на специфический язык советского партполитработника.

«Марихуана не наркотик, она безопасна, ее можно купить на любом углу Палермо, она улучшает настроение, как вино. К тому же, я не исключение — в прошлом году у нас в армии и на флоте лечилось от наркомании 38 тысяч человек».

Примеры можно множить, но не своим литературным уровнем выделяется редактор отдела прозы журнала «Москва» среди «молодогвардейской» когорты. Даже не великорусским шовинизмом, хотя отрывок: «Но вот появилось химическое оружие — и в окопах первой мировой войны русские солдаты задыхались в ипритном смраде» — весьма оригинален. По мнению Ю. Медведева, иприт выделял на поле брани наших соотечественников, убивая и ослепляя по преимуществу их и игнорируя солдат немецких, французских, бельгийских, сербских, английских, итальянских, турецких, австрийских, чешских, португальских, венгерских, словацких, польских, американских, болгарских. (Применение глагола «задохнуться» при описании действия кожно-нарывного ОВ оставляю на совести автора.)

Уникальность «Чаши терпения» — в отношении автора к войне.

«— Больше всего уродует война — и тело, и душу…

— Полегче с такими афоризмами, Олег, — отрезал учитель, — для меня тот, кто лишился рук и ног в битве с захватчиками, никакой не урод, он герой под стать героям древнерусского эпоса».

Такое впечатление, что пред нами фантастическая повесть, созданная по заказу Министерства обороны!

А может, так оно и есть?

СИНТЕЗ Феномен псевдолитературы

Всякое содержание получает оправдание лишь как момент целого, вне которого оно есть необоснованное утверждение или субъективная уверенность.

Гегель

Существует «товарный знак», клеймо, позволяющее образованному фэну после нескольких страниц или даже строк уверенно определить: «Это — „МГ“». Дело не только в привычно низком литературном уровне — создается впечатление, что есть некая система, есть свой, особый взгляд на жизнь и творчество, апробированный редакцией В. Щербакова.

Но в таком случае псевдофантастика должна восприниматься как социальное явление, требующее серьезного анализа.

Эстетика

Нет необходимости доказывать первичность эстетических критериев при изучении отдельных произведений и целых литературных школ. На читателя воздействует прежде всего эмоциональный фон текста, эмоции же обусловлены почти врожденным чувством прекрасного и безобразного (категории взаимопревращаемые) и, значит, напрямую зависят от эстетической позиции автора.

Надо признать, что если в сферах этики, философии или социологии претензии «молодогвардейцев» на духовное наследство И. А. Ефремова вызывают недоумение, то в области эстетики его влияние на позднейшее творчество редакции В. Щербакова несомненно.

Становление писателя Ефремова пришлось на пятидесятые годы. Советская фантастика, да и вся культура страны победившего социализма представляла собой зрелище жалкое. Соответствующей была и литературная среда.

Неудивительно, что творческие воззрения Ефремова формировались не в последнюю очередь под влиянием его научной деятельности. Это спровоцировало отношение к литературному произведению как к теореме, подлежащей краткому и четкому доказательству. Необязательные построения, описания, прямо не работающие на авторскую задачу, безжалостно вычеркиваются. Не допускается свободное развитие сюжетных линий. Поведение героев упрощается до функциональности.

Эти принципы оказались совместимыми с литературными особенностями фантастики ближнего прицела, и книги раннего Ефремова соединили в себе, надо сказать — довольно органично, новизну содержания и архаичность формы. К тому же, блестяще владея мыслью, автор «Туманности Андромеды» был далек от понимания тайн языка.

«Последователи» взяли за образец именно слабые стороны творчества мастера. Остроту и глубину социального анализа им пришлось подменить антиимпериалистической и квазикоммунистической фразеологией, горький оптимизм ученого перешел в их исполнении в слащавое самовосхваление, исчезло страстное желание изменять мир, но осталась, сделавшись достоянием псевдофантастики, форма, внешняя сторона. То, от чего Ефремов отошел в последние годы жизни — не зря лучший советский историко-фантастический роман — «Таис Афинская» — не удостоился упоминания в «молодогвардейской» критике.