Окно в вышине - [24]

— Так говорить совсем неумно.

— Вы правы.

Большой веснушчатой рукой он сжал подбородок. Я смотрел, как постепенно исчезали красные пятна от пальцев, когда он отнял руку.

— Почему бы вам не вернуться к себе на родину и не заняться мужской работой? — ворчливо спросил он.

Я поднялся, и кивнув, направился к двери. Он сказал:

— Оставьте-ка мне ваш домашний адрес.

Я дал карточку, и он его записал.

— Пока, — сказал он устало, — не выезжайте из города. Отчет по делу будет получен уже сегодня.

Я вышел. На лестничной площадке стояли двое полицейских в форме. Дверь квартиры напротив открыта, видно, как какой-то человек снимал отпечатки пальцев. Спустившись вниз по лестнице, я увидел в коридоре еще двух полицейских. Морковного человека, управляющего, поблизости видно не было. Когда я вышел на улицу, от обочины отъехала машина скорой помощи. Небольшие кучки людей стояли по обеим сторонам улицы, но обычно такие случаи собирают гораздо больше народа.

Я пошел вдоль тротуара. Кто-то схватил меня за руку, спросил:

— Что случилось, Джек?

Я вырвал руку, и не взглянув на него, пошел вниз по улице, туда, где стоял мой автомобиль.

11

Я вернулся к себе в офис четверть седьмого, и включив свет, увидел лежащий на полу клочок бумаги. Это была записка с извещением о том, что мне пришла посылка, которую я могу получить в любое время дня и ночи, надо только предварительно позвонить. Я положил записку на стол, снял пиджак и открыл окно. Достав припрятанную в одном из ящиков стола бутылку «Старого Тэйлора», я отпил порядочный глоток, пополоскав сначала в жидкости язык и десны. Не отрывая руки от прохладного горлышка бутылки, я сидел и размышлял о том, как мертвый сыщик лежит тихо-спокойно на кладбище, как теперь ему уже не надо, оглядываясь по сторонам, вытирать отпечатки пальцев на дверных ручках, не надо прикидывать в уме, что можно сказать, не задев клиента, и что можно сказать, не повредив себе. Потом все-таки решил, что лучше выбросить из головы эти черные мысли.

Я пододвинул телефон и набрал тот номер, который был указан на клочке бумаги. Услышав, что посылка будет вручена тотчас, я ответил, что буду ждать.

Смеркалось. Шум машин на улицах постепенно затихал. Из открытого окна повеял ветерок, который еще не стал ночным и прохладным, а был теплым от накаленных за день стен и тротуаров. Он принес с собой запахи уставшего, затихающего дня, запах пыли и автомобильных выхлопов, слабый запах пищи из множества ресторанов и, наконец, очень-очень слабый (вы смогли бы его различить, если бы у вас был нюх, как у охотничьей собаки) запах эвкалиптов, растущих в районе холмов за Голливудом, в том районе, где живут богачи.

Прошло минут десять, я сидел и курил. Раздался стук в дверь, я поднялся, открыл дверь и впустил в комнату мальчика в фирменной шапочке, который, получив мою подпись, вручил мне маленькую квадратную коробочку со стороной в два с половиной дюйма. Я дал ему десятицентовик и слышал, как он, насвистывая, шел по коридору к лифту.

На бумажке, привязанной ниткой к коробочке, крупными печатными буквами были написаны чернилами мое имя и адрес. Я перерезал нитку и развернул тонкую оберточную бумагу. Под ней оказалась коричневая картонная коробочка, со штампом «Сделано в Японии». В таких коробочках продаются в японских лавочках вырезанные из нефрита фигурки животных. Сняв крышку и вынув из коробочки бумагу и вату, я увидел на дне сияющую, новенькую золотую монету размером в полдоллара. На монете был выбит орел с распростертыми крыльями и щитком на груди. На его левом крыле стояли инициалы Е.В., по краю монеты шла надпись: Е PLURIBUS UNUM, а внизу стояла дата — 1787.

Я положил монету на ладонь. Монета была тяжелой и холодной, но ладонь у меня вдруг почему-то вспотела. На другой стороне монеты были изображены восходящее или заходящее солнце над цепью гор, два круга дубовых листьев, по краю шла еще одна латинская надпись: NOVA EBORACA COLUMBIA. EXCELSIOR, а в самом низу маленькими буквами было выбито БРАШЕР. Итак, я держал в руке дублон Брашера.

В коробочке больше ничего не было, на оберточной бумаге тоже. Надпись чернилами мне ни о чем не говорила, и невозможно было догадаться, кем она написана.

Я достал пустой кисет, наполнил его до половины табаком и, завернув монету в бумагу и перевязав резинкой, опустил ее в кисет и засыпал сверху табаком. Застегнул на кисете застежку-молнию и положил его в карман. Убрав коробочку, оберточную бумагу, нитку и бумажку с надписью в футляр, я взял телефонную трубку и набрал номер Илайши Морнингстара. Восемь раз я набирал его номер — к телефону никто не подходил. Этого я совсем не ожидал. Я положил трубку, и достав телефонную книгу, поискал в ней домашний телефон и адрес Илайши Морнингстара. Его не было ни в самом Лос-Анджелесе, ни в близлежащих городах. Достав из ящика письменного стола кобуру и повесив ее на плечо, я положил в нее свой кольт-0,32 и встал. Надел пиджак и шляпу, закрыл окно, убрал бутылку и, погасив свет, собирался уже запереть офис, как телефон зазвонил.

Мне почудилось, что он звонит как-то особенно зловеще. Я стоял один в темной тишине офиса и смотрел на яркую неоновую надпись за окном, собранный, готовый ко всему. Пыльный, нежилой запах, тишина в офисе и коридоре, и только телефон звонит тревожно и настойчиво.